— Все девки одинаковы, — пренебрежительно махнул рукой Тисок.
— Хорошо, допустим, ей есть с кем делить подушку. Что остается?
Он снова затянулся, прикрыв глаза от удовольствия, выдохнул сизый дым и протянул трубку Кортесу.
— Любопытство, — ответил тот, с легким поклоном принимая трубку, — столь свойственное юным девушкам. Наслушалась всяких небылиц о покинутых городах и захотела увидеть их своими глазами.
— Что ж, может быть, — откликнулся Тисок, по-прежнему не открывая глаз. — Про те края много чего рассказывают…
И замолчал. Эрнандо, хорошо знавший повадки вождя, не торопил его, наслаждаясь крепким ароматным дымом тобако. Время текло медленно, словно мед из кувшина. Наконец Тисок удовлетворенно хмыкнул. — Ты слышал о возвращении Змея в Драгоценных Перьях?
— Разумеется. Кто же не знает эту легенду. Тласкаланец нетерпеливо махнул рукой.
— Не будь дураком, Малинче! Я говорю о том, что Змей действительно приплыл из-за Лазурного моря!
Кортес красноречиво перевел взгляд с Тисока на трубку. Порой вождь добавлял в свой тобако семена гашиша, который привозили в аль-Ануак из Египта. Однако сейчас был явно не такой случай.
— Ну да, пока это только слухи. Болтают, будто его видели на побережье, в Тамоанчане. Он белый, белее тебя, и у него есть длинная белая борода. Он творит чудеса, и люди поклоняются ему, как богу.
— Замечательно, — Кортес отложил трубку и снова потянулся за чоколатлем. — Но мне-то что до него?
Вождь захихикал. Золотая пектораль в виде ветки с лепестками, украшавшая его коричневую грудь, отозвалась мелодичным звоном.
— Тебе ни до чего нет дела, Малинче, если не считать денег, конечно… Но мы сейчас говорим не о тебе. Ты считаешь, что твоя девчонка любопытна — что ж, может быть. А вдруг ее любопытство связано с Кецалькоатлем?
— Ну и прекрасно. Во всяком случае, меня бы это устроило больше, чем погоня за несуществующими сокровищами тольтеков…
Тисок вздохнул.
— Ты помнишь, что говорится в легенде? Когда Змей в Драгоценных Перьях вернется из-за моря, закончится эпоха Пятого Солнца. Земля придет в движение, и все, обитающие на ее поверхности, погибнут в бездонных провалах. Так завершится время Тонатиу, старого солнечного бога, и наступит царство Кецалькоатля. Он заново вылепит людей из глины и вдохнет в них священный огонь.
— Да, что-то подобное я уже слышал, — отозвался Эрнандо. — Жрецы в Теночтитлане постоянно вопят на площадях, что Тонатиу жаждет жертвенной крови. Большой Теокалли воняет, как старая скотобойня. В прошлом году они схватили на улице моего слугу Косока и едва не отправили его под нож. Мне пришлось пробиваться на храмовый двор с оружием в руках, можешь себе представить?
— Ты не понимаешь, Малинче, — покачал головой тласкаланец. — Ты живешь на нашей земле, ешь нашу пищу, спишь с нашими девушками, но ты все еще чужой здесь. Ты думаешь, служители Тонатиу лгут? Они и в самом деле боятся, потому что нет в мире ничего страшнее рождения нового солнца. Вы все — и кастильцы, и арабы — слишком молоды, чтобы помнить прошлые бедствия, менявшие лицо земли тысячелетия назад… По правде сказать, ни мы, ни мешики тоже этого не помним. Но у нас, по крайней мере, хватило ума прочесть книги тольтеков, а те были настоящими мудрецами…
Кортес допил чоколатль и с сожалением вытер бороду тыльной стороной ладони.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что дочь халифа так хорошо разбирается в ваших байках?
Тисок засмеялся.
— О, Малинче, мусульмане порой бывают куда умнее вас, христиан. Вы прямы, как ваши сверкающие клинки; даже коварство ваше нетрудно распознать. Мусульмане же знают много, но говорят вполовину меньше. С ними тяжело иметь дело; самый глупый из них, вроде этого надутого индюка эмира, опаснее змеи. Не знаю, что понадобилось принцессе мусульман в мертвых городах на юге, но на твоем месте я бы вел себя поосторожнее.
— Я всегда осторожен, потому и жив до сих пор. — Кортес рывком поднялся на ноги и навис над худощавым Тисоком. — Мне кажется, ты пытаешься меня о чем-то предупредить, но делаешь это очень неловко. При чем здесь Кецалькоатль?