— Все это заставляет нас понять, — буркнул Феликс, — насколько мы ничтожны. Наверное, человечество заслужило свое поражение.
Я оглянулся на теплый свет, на отдыхающих ученых. Неужели наше спасение действительно там?
— Напивается и флиртует? А почему нет?
Мы вышли на середину пыльной, освещенной лунным светом колеи, считавшейся здесь дорогой.
— А ты знаешь, — проговорил Феликс, — двое из них вычислили: если взорвется нуклеиновая бомба, реакция может распространиться на всю биосферу и за какие-то часы уничтожить всю жизнь на планете. Именно всю.
Я остановился.
— Шутишь?
— Нет.
— А Фейнман из этих двоих?
— О, нет. Он считает, что все сработает.
Поглядев вверх, я попытался представить, что именно эти далекие, горящие в бесконечной тьме, вечные звезды могут думать об эфемерных смертных созданиях, столь непринужденно планирующих собственное уничтожение. А умеют ли они, эти звезды, смеяться, умеют ли плакать от жалости? Или они просто ничего не заметят?
Уравнения испещряли пыльную доску, чередуясь с упрощающими диаграммами, которые Фейнман придумал исключительно для того, чтобы втолковать мне вещи, которые понимали только ведущие ученые планеты. Эйнштейновы матрицы возникновения являлись мерой базис-базисной и ген-генной взаимозависимости; гамильтонианы описывали эволюционное расширение в морфологическом фазовом пространстве…
А пульсирующая мигрень, начинавшаяся за моим правым глазом, упрямо распространялась все глубже и глубже.
— …а потом ты деполяризуешь бифланцевый конфабулятор и болтологический поток дестимблефицируется.
Записав половину этой абракадабры в перехваченный спиралью блокнот, я остановился:
— Э-э, что…
— У меня возникло чувство, — Фейнман уже ухмылялся, — что вы перестали следить за ходом объяснений.
Положив на стол авторучку, я потер лоб.
— Существует некоторая вероятность того, что вы правы, — признался я.
— Вы в этом не одиноки. Эйнштейн ненавидит квантовую эволюцию. Мстительно ненавидит.
— Но он хотя бы понимает ее.
— Я мог бы и не заходить настолько далеко. — Фейнман присел на ближайший стол (комната была оборудована на двадцать человек, однако он реквизировал ее для нашего собеседования), подбросил в воздух мелок и поймал его. — Теорию не понимает никто. Мы просто знаем, как ею можно пользоваться.
Я пристально глядел на ученого.
Фейнман обладал воистину магическим интеллектом. Все, что он объяснял, становилось очевидным, превращало меня в гения, и потоки энергии уже захлестывали мой разум. Лишь впоследствии, в одиночестве размышляя над функционированием клетки, я пойму собственную ограниченность.
— Если вы объясните мне, зачем вам понадобилось знакомиться со всем этим, — произнес он осторожно, — мы сможем сосредоточиться на необходимом.
Разгласив цель моей миссии.
Однако Фейнман был прав. Я не сумею справиться с делом без крепкой и конкретной накачки фактами.
Вздох вырвался из моей груди.
— Я должен уметь, — я поглядел в сапфировое небо за окном, — с первого взгляда опознавать все теоретические выкладки, связанные с созданием нуклеиновой бомбы. Причем достаточно хорошо, чтобы отличить блеф от подлинной идеи… или от подлинной почти на сто процентов.
Озорной огонек в глазах Фейнмана погас.
— И вам нужно научиться этому быстро?
— Именно.
— Кошмар, — не сказал, а буквально выдавил он. — Ну, ладно. — Фейнман соскочил со стола и принялся энергично стирать с доски все написанные им уравнения. — Тогда беремся за работу.
— Вы понимаете…
— Я понимаю, где вы намереваетесь заниматься этим делом, мой друг. — Фейнман приподнял бровь. — Вы самый натуральный живой шпион, работаете в SOE и будете изучать планы врага in situ. Так сейчас выражаются на королевском английском?
— Примерно так.
Фейнман ухмыльнулся, но я заметил легкую тень, пробежавшую по его лицу.
— Ну тогда… — и с итонской полировкой усвоенного в Бронксе произношения он пожелал мне, — тогда истинно английской удачи тебе, старина.
Под железным цилиндром ангара было сумрачно и жарко. Накапливавшаяся по ходу тренировки усталость лишь увеличивала жару и духоту. Ударить ладонью-пяткой-локтем, сморгнуть с глаз соленый пот, увернуться.
— Жестче! — рявкнул Мешок Роджерс.
Запыхавшийся противник попытался схватить меня за запястье, однако наши тела сделались скользкими от пота (оливково-зеленые майки заметно потемнели), и движение его оказалось неточным. Я ударил соперника в подбородок, заставив отступить на шаг.
Мы не давали друг другу расслабиться и в итоге едва стояли на ногах, не в силах даже посмотреть друг на друга. Тогда Мешок объявил перерыв.
— Пять минут, — строго сказал он, пока мы хватали воздух ртами. В углу одного из рейнджеров выворачивало наизнанку.
Тут Мешок Роджерс нахмурился, поглядев через мое плечо. Я обернулся.
Рослый бритоголовый замахнулся кулаком.
— Перехвати! — скомандовал Роджерс, рассчитывая, что невысокий партнер заблокирует удар здоровяка. Однако движение вышло слишком сильным и быстрым, и коротышка не сумел остановить его…
— Черт, — пробормотал Мешок.
…и кулак рослого нанес обманчивый апперкот. Охнув, малыш свалился на землю.
Мешок шагнул вперед, но я оказался ближе.
— А по-моему, приятель, — протянул я, — ты принял неправильное решение.
Я не стал останавливаться.
— Ты что, сдурел? — вытаращил глаза бритоголовый.
Быстрым движением обеих рук я взял в захват его массивную руку и выполнил бросок. Он ударился коленями, в глазах вспыхнула боль.
— Капитан Ферберн считает такое движение нападением, — заметил я.
Мне-то было прекрасно известно, сколь пагубным для противника может оказаться кистевой бросок.
Я отвернулся, стараясь не смотреть на Роджерса, который тщетно пытался спрятать широкую улыбку. Мой партнер приподнял брови и присвистнул:
— Так ты действительно работал с…
Он замер в тот самый миг, когда я ощутил за спиной движение воздуха, пригнулся, повернулся на месте…
Громадная тень миновала меня. Мешок Роджерс выбросил вперед массивную лапищу, и рослый упал. И тут Мешок взлетел в воздух, соединив сапоги для убийственного, как конское копыто, удара…
— Не надо, Роджерс!
…Но в последний миг он развел ноги, и каблуки сапог ударили в мат с обеих сторон поверженного рейнджера, подняв облако пыли вместо ожидавшихся капель крови.
— А это, — ухмыльнулся Мешок, — так называемый вариант Эппл гейта.
Не столь давно невысокий и поджарый капитан Ферберн, демонстрируя свое боевое искусство представителям армии, забросил этакого медведя, откликавшегося на имя Рекс Эпплгейт, прямо на колени кого-то из старших офицеров.
На Эпплгейта это, во всяком случае, впечатление произвело. И теперь он возглавлял армейскую программу обучения элитных и разведывательных подразделений смертоносным боевым наукам — японским и китайским техникам рукопашного боя в манере шанхайской полиции.
А также, как слышал я, среди клиентов его числились неисправимые домоседы — сотрудники ФБР. Организация эта заранее тревожила себя мыслями о том, как она сумеет справиться с демобилизованными военнослужащими после окончания войны, если те будут обладать боевым искусством, не известным указанной службе. Посему они и взялись за дело. Нам в голодной Британии было пока не до размышлений о том, как обеспечить безопасность в мирное время.
— Неплохо, мистер Бренд, — хлопнул меня по плечу Мешок Роджерс, когда мы гуськом выходили из ангара, раскрасневшиеся и усталые.
— И ты неплохо выглядишь, Мешок.
Пересмеиваясь и обмениваясь грубыми шутками — в частности, насчет рослого парня, — группа повалила в душевую. Я отделился от них, направившись к своему дому. Над головой сияло пустое утреннее небо, синее и безмятежное.
Неужели мы просто примитивные животные, всегда готовые пролить чужую кровь?
Но проходя по безлюдной и пыльной улице, еще тихой перед началом рабочего дня, я думал о том, возможны ли вообще рациональные решения в мире, где изнеженные интеллектуалы, гордость цивилизации, со своими досками и мелом, со своими исписанными блокнотами, способны изобрести оружие уничтожения куда более смертоносное, чем разрывающие артерию зубы, чем клинок, вспарывающий живот под грохот грязной битвы… где они могут вызвать вселенскую катастрофу с помощью разорванных цепочек ДНК и экоразрушения, терзая жизнь на расстоянии, но оставаясь при этом вдалеке от вони, ран и страха, вдалеке от грязного, кровавого и мерзкого дела убийства.