Чтобы отвлечься, я рассказал Бритни о дюнах Келсо. Как и ее история про Эсфирь, мой рассказ приобретал больше смысла в определенном контексте, поэтому я рассказал ей о родителях. Быть может, иногда разговор действительно равен жизни. А может, важно именно качество разговора. А я очень долго ни с кем душевно не разговаривал.
— Приемные родители никогда больше не привозили меня к дюнам. Но когда я сбегал, то всегда в пустыню.
— Когда?
— Да, я несколько раз сбегал из дома. Первый раз я сделал это всерьез, когда мы жили в Аризоне. Мне как-то удалось добраться автостопом вместе с горным велосипедом до начала Камино эль Дьябло. — Эта старая дорога тянется на 230 километров через местность настолько мерзкую, что ее название полностью оправдывается. В свою лучшую пору, до того как братья Домингесы заново открыли холодный термоядерный синтез и вся Мексика разбогатела, здесь наверняка было полно пограничных патрулей. Но когда я ехал по дороге на велосипеде, там были лишь я, койоты, множество очень грубого щебня и развалины Великой мексиканской стены.
— Я был уже на полпути к Юме, когда на меня кто-то случайно наткнулся. Потом сказали, что мне очень повезло.
— А ты доехал бы сам?
— Может быть. Мне не пришло в голову прихватить запасную камеру для шины, поэтому лишь одна уцелевшая камера отделяла меня от долгой прогулки без капли воды. В следующий раз я сбежал, когда мне исполнилось четырнадцать, и в тот раз я пошел пешком. Мне удалось добраться до Айдахо, прежде чем меня поймали.
— Так вот почему ты перебрался сюда с Земли. Ты искал песчаные дюны. — Она помолчала. — В метафорическом смысле.
Четыре часа спустя дюны уже не были метафорическими.
Прежде гладкий склон блинчатого купола начали разрезать каньоны и холмы. И тут контейнер наконец-то откликнулся на вызов Бритни.
— Получилось! — воскликнула она. — Да, да, да! Теперь осталось лишь найти его.
Вычислить азимут оказалось на удивление легко. По просьбе Бритни я спустился сперва по одному склону холма, затем по другому, а она в это время измеряла силу сигнала, получаемого в ответ на ее запросы от сервомоторов парашюта или от какой-то другой железяки, с которой она общалась. А потом попросила обойти вокруг большой ледяной валун.
И затем, как раз когда гребень, по которому мы шли, закончился, и у меня не осталось иного выбора, кроме как наполовину сбежать, наполовину соскользнуть по наименее опасному склону, она заметила парашют контейнера. Сам я его не видел, но она заверила, что он там, в дюнах внизу — мои глаза по нему скользнули, а она получила эту картинку и обработала ее своими способами.
Последние два километра были адом, перемежающимся с провалами в памяти. Язык стал ватным. Шаги превратились в неуклюжие рывки, и я знаю, что несколько раз падал, включая тот раз, когда просто захотел отдохнуть. Стрелка манометра давно перешла от «не очень хорошо» на «скорее домой». Я был уверен, что Бритни снизила долю кислорода в дыхательной смеси, но она ответила, что это как попытка экономить воду: толку никакого и лишь прибавляет мучений. Если бы под конец вы спросили, как меня зовут, то не уверен, что смог бы ответить.
И все эти два километра Бритни подбадривала меня Эсфирью вперемежку с Джеком Лондоном. Левая, правая. Встань. Иди. Снова встань. Мы или дойдем, или нет, но не сдавайся. Теперь я знаю, что будет, когда перегнешь палку. Руки, ноги и даже живот постоянно сводило короткими злыми судорогами, из-за которых меня шатало. Предел действительно есть: для меня он наступил после очередного шага, когда все тело свело до полной неподвижности, и я лежал, не в силах глотнуть воздуха. Ужасная была бы смерть, если вообще есть иные варианты.
А потом я перебрался через вершину дюны и увидел парашют, распростертый передо мной наподобие маяка и слегка колышущийся под остатками ветра.
На несколько секунд это зрелище меня загипнотизировало. Потом до меня наконец-то дошло, что мне нужен вовсе не парашют… а… вот он, контейнер, лежит на боку в нескольких метрах от парашюта. За этим последовала бесконечная интерлюдия, когда я делал очередной шаг и гадал: как это получается, что я иду к контейнеру, а он не приближается? И неожиданно я оказался рядом с ним, пытаясь сообразить, что делать дальше.
— Воздух, — подсказала Бритни.
Да, конечно. Я тупо уставился на контейнер, потом догадался, что мне нужен люк. К счастью, он отыскался на другой стороне, а не внизу, потому что откопать его я уже не смог бы.
Внутри контейнера царил кавардак, но я успел забросить в него много баллонов с кислородом, а через две минуты отыскал один из них и заправил «шкуру». Следующими стали вода и пища, хотя с ними пришлось повозиться. Упаковок с пищей и водой обнаружилось много, но почти все они превратились в лед и камень. Наконец я отыскал несколько, не успевших замерзнуть, и употребил их по назначению, предварительно состыковав второй кислородный баллон с зарядным вентилем костюма.
«Все-таки дошел», — подумал я. А потом очень долго ни о чем не думал.
Проснувшись, я ощутил себя еще хуже, если такое возможно. Когда я попытался встать, ноги пронзила такая боль, что я не выдержал и закричал. В тот момент я бы точно отдал зуб из шуточек Бритни за хороший массаж. Черт, да я бы и саму Бритни за него отдал. Нет, неправда, уже не отдал бы, когда она начала зачитывать список неотложных дел.
— Погоди, — прервал ее я. — Я знаю, ты не можешь представить, что значит иметь тело, но неужели хотя бы в одной книге из моей развлекательной библиотеки не было намека на то, как мне сейчас паршиво?
— Ой…
Я сосредоточился на поиске способа встать, не прибегая к помощи ног.
— Сколько нам ждать спасателей?
Радио в контейнере нет, зато есть поисковый маячок. Ученые захотят получить свои припасы. Как знать, вдруг они уже в пути.
Не знаю, как можно наполнить тревогой лишенный тела голос, но Бритни с задачей справилась:
— Нас никто спасать не будет. Когда в Корабль попал метеорит, контейнер, наверное, изрешетило осколками. Судя по записям в его журнале, маяк сперва работал с перебоями, а через полчаса совсем вырубился.
— А они не могут отыскать контейнер так же, как это сделали мы?
— Мы хотя бы примерно знали, где искать. Но столкновение сбило нас с курса, поэтому у них нет никакой зацепки. Я и сама не могу сказать точно, где мы находимся, но не менее чем в пятистах километрах от их базы. Может, и в тысяче.
Настала моя очередь сказать «ой».
Ладно, раз я заставил тело двигаться, то и в самом деле пора заняться делами. И я не нуждался в подсказке Бритни, чтобы первым делом взяться за инвентаризацию всего, что у нас имелось.
Мои припасы беспорядочно валялись по всему контейнеру, весьма смахивая на мусорную кучу, оставленную в пустыне Мохава туристами-пофигистами. И наоборот, уложенный в контейнер груз располагался в аккуратно сложенных ящиках, заполнявших все доступное пространство, словно их специально для этого сделали. Разумеется, так оно и было. Упаковывай все плотно — вот корабельная мантра. Само собой, для меня тут места не осталось, поэтому пришлось вытащить много ящиков, благодаря при этом инженеров, которые плотно принайтовали каждый слой ящиков зажимами к стене. Идея тут проста — пока контейнер полон, груз не может сдвинуться, но зажимы недороги, так почему бы не подстраховаться? Ура инженерам. Если бы не зажимы, мне пришлось бы выгружать из ящиков все, а на это, наверное, не хватило бы времени. А так я выбросил через люк два полных слоя ящиков, чтобы устроить себе уютное гнездышко. Вполне могло оказаться, что при этом я выкинул и нечто такое, что мне сейчас очень бы пригодилось — например, радио.
Бритни могла выяснить, что у нас есть (и что я выбросил, если бы захотел узнать). Но для этого мне было нужно включить грузовой манифест, расположенный в углубленной панели возле люка, чтобы она смогла поговорить с ним через рацию в костюме. Затем мне предстояло перекопать всю эту кучу в поисках воды и пищи, еще не успевших замерзнуть, и сделать все, что в моих силах, чтобы не дать им превратиться в ледышки.