При условии, конечно, что человечество уцелеет, останется свободным, доберется до звезд и там не придется кому-то платить за создание положительного имиджа человека с планеты Земля.
ПУБЛИЦИСТИКА
МИРЫ, В КОТОРЫХ МЫ ЖИВЕМ
ПАВЕЛ АМНУЭЛЬ
В № 7 за этот год известный фантаст и постоянный автор нашего журнала уже поделился с читателями своим отношением к эвереттике, учению о множественности «ветвящихся» миров, которое Павел Амнуэль разрабатывает как писатель и в которое верит как ученый… Не он единственный: в последнее время эта тема становится популярной в зарубежной НФ. Учитывая, что о научных (если так можно выразиться) аспектах журнал рассказал в № 1 за 2006 год — в послесловии к повести Грега Игана «Синглетон», — мы попросили фантаста обратить внимание прежде всего на литературные возможности этой теории.
Многомирье — это представление о космосе, состоящем из множества миров, существующих одновременно с нашим; предположение о том, что есть «на самом деле» не единственная Вселенная, представленная нашему опыту, но множество вселенных, отличающихся от нашей и развивающихся независимо. Многомирье связано с нашим миром самыми разными отношениями — духовными и материальными.
О Многомирье сейчас говорят все чаще — и не только писатели-фантасты. Точнее, фантасты как раз рассказывают о Многомирье не так часто, как физики. Почему-то странные и очень интересные идеи Многомирья в нынешней фантастике либо вообще не показаны, либо предъявлены с одной только стороны — как существование параллельных миров. Тоже интересно, но это самый простой взгляд на сложнейшую и далеко не до конца понятую учеными проблему.
Давайте, однако, начнем с начала.
Концепция существования иных миров, отличных от нашего, возникла в литературе гораздо раньше, чем в науке. Произошло это в XVIII веке. Помните: в «Кандиде» Вольтера Панглос заявляет, что «все к лучшему в этом лучшем из миров»? Вот и получается, что наш мир, по крайней мере, один из многих — лучший, конечно, но не единственный. Однако вплоть до ХХ века идея Многомирья ни в фантастике, ни в науке своего развития не получила.
В 1895 году Герберт Уэллс опубликовал роман «Машина времени» и рассказ «Дверь в стене», открыв для фантастики два принципиально новых литературных поля: возможность путешествий во времени и существование параллельных миров. Для литературы идея «Двери в стене» была столь же революционна, как идея Эверетта (высказанная 62 года спустя) для физики. Но, как это часто бывало в истории литературы, поначалу новые идеи не очень-то вдохновили авторов тогдашней фантастики: было много и других тем, не столь, видимо, экзотичных как для писателей, так и для читателей.
В 1910 году, например, был опубликован рассказ русского автора Николая Морозова «На границе неведомого» — уэллсовская идея Иномирья была повторена, но дальнейшего развития все же не получила.
В 1923-м Герберт Уэллс вернулся к своей идее параллельных миров и поместил в один из них утопическую страну, куда отправились персонажи романа «Люди как боги». Роман заметили, но больше, впрочем, как произведение утопическое, а не научно-фантастическое. В 1926 году появился рассказ Григория Дента «Император страны «Если», а еще два года спустя — «Катастрофа пространства» Сергея Красновского и «Бесцеремонный Роман» Владимира Гиршгорна, Игоря Келлера и Бориса Липатова. В рассказе Дента впервые была высказана идея о том, что могут существовать страны (миры), история которых могла пойти не так, как история реальных держав в нашем мире. И что важно: государства эти не менее реальны, чем наши. Персонажи «Бесцеремонного Романа» попадают в прошлое, вмешиваются в исторические события, в результате чего направление развития человечества меняется, возникает иной мир, «боковая линия истории», отличающаяся от нашей.
В 1944 году Хорхе Луис Борхес опубликовал в своей книге «Вымышленные истории» рассказ «Сад расходящихся тропок». Здесь идея ветвления времени, впоследствии развитая Эвереттом, была выражена с предельной ясностью:
«Стоит герою любого романа очутиться перед несколькими возможностями, как он выбирает одну из них, отметая остальные; в неразрешимом романе Цюй Пэна он выбирает все разом. Тем самым он творит различные будущие времена, которые, в свою очередь, множатся и ветвятся…
В отличие от Ньютона и Шопенгауэра, ваш предок не верил в единое, абсолютное время. Он верил в бесчисленность временных рядов, в растущую головокружительную сеть расходящихся, сходящихся и параллельных времен… Вечно разветвляясь, время ведет к неисчислимым вариантам будущего».
Тогда же, в сороковых годах прошлого века, классик американской фантастики Джек Уильямсон написал в рассказе «Легион времени» такие слова: «Число возможных геодезических ветвлений бесконечно растет по прихоти субатомной неопределенности».
Вполне по-научному изложено, в отличие от литературной, но, как показало время, тоже вполне научной концепции Борхеса.
Несмотря на появление этих произведений, фантасты начали серьезно развивать идеи Многомирья лишь в середине пятидесятых годов ХХ века, примерно тогда же, когда аналогичная идея возникла в физике. И популярной эта идея в фантастике стала, как ни удивительно, не из-за «Двери в стене» или «Сада расходящихся тропок»: фантасты пришли к идее ветвлений мироздания, раздумывая над странными парадоксами путешествий во времени.
Герберт Уэллс в «Машине времени» впервые описал перемещение персонажа в будущее и прошлое по той единственной временной линии, которая существовала в представлении человека о природе времени, как о последовательности событий. После Уэллса в течение примерно полувека многочисленные авторы в сотнях хороших и плохих произведений описывали историю будущего так, как они ее представляли, но при этом ни у кого не было сомнений в том, что прошлое безальтернативно, вся история не только человечества, но и мироздания в целом до настоящего момента уже свершилась и не может быть изменена. О будущем и говорить нечего: именно к нему, единственному, мы движемся в потоке времени.
Квантовая механика (в так называемой копенгагенской трактовке) говорила то же самое: да, уравнение движения частицы, описываемое ее волновой функцией, имеет, в принципе, не одно, а множество решений, но ведь мы наблюдаем единственный результат взаимодействия! Значит, все, кроме одного, решения волнового уравнения физического смысла не имеют. Как говорили физики, все «лишние» решения волнового уравнения «коллапсируют», исчезают в тот момент, когда происходит взаимодействие. Остается одно-единственное решение, которое и описывает состояние нашего реального мира, нашей неповторимой Вселенной. Обладающей единственным прошлым и, конечно, единственным будущим.
Вернемся, однако, к фантастике.
Айзек Азимов в романе «Конец Вечности» (1952) довел до совершенства уэллсовскую идею путешествий во времени, но и он не покусился на основополагающий принцип единственности оси времени и перемещения человечества из прошлого в будущее по этой единственной оси. Да, существует свобода воли, и потому Вечные в романе Азимова меняют по собственному свободному выбору те или иные события в истории с благой целью улучшения человеческого бытия. Но изменение причины вызывает изменения всех следствий — меняется событие в истории, меняется и вся история после этого события. Для человека, находящегося внутри этого мироздания и движущегося вдоль оси времени, не меняется ничего, и лишь для Вечных, живущих вне временного потока, ясна суть происходящего: не истинная многовариантность времени, впрочем, а лишь потенциальная многовариантность. Ведь ось времени одна и для самих Вечных, только события, нанизанные на нее, изменяются в зависимости от изменений в той или иной точке оси.