— Структура реальных собственников не раскрывается?
— Там разные офшоры, кипрские и другие компании. Это не руководство администрации президента, это члены их семей, высокопоставленные люди. Есть и «физики» — физические лица, все близкие, фээсбэшники или эсвээровцы.
— А о каких еще политических связях идет речь?
— У нас есть политическая организация, которая называется «Союз социальной справедливости России», я в ней всегда отвечал за экономику и финансы и финансировал организацию. Эта структура была создана в 2004 году, после того как президент Путин сказал, что большой бизнес должен иметь социальную ответственность перед государством. Тогда наши коллеги из ФСБ решили, что должна возникнуть организация, которая будет ходорковских всяких наклонять, нагибать, мучить, выводить на социальную активность…
— Такой «коллективный вымогатель»?
— Да. В попечителях там все силовые министерства: и Минобороны, и МЧС, и МВД, разумеется. Но исполнители и директора менялись, потому что были конфликты, междоусобицы. Например, кто-то прижал крупного бизнесмена, он звонит — все говорят: «Стоп-стоп-стоп, подожди». Стало понятно, что не работает инструмент, потому что у каждого олигарха есть свои отношения с теми же самыми силовыми структурами. Поэтому концепция немного изменилась, никто не захотел ссориться, нам предложили найти ей новое применение.
— И когда получилось, что эта схема не работает, что есть сопротивление, что вы стали делать, когда эту структуру отдали вам?
— Когда мне сказали, что нужно искать иные формы финансирования, мы заявили $80 млн. на 2005 год на реализацию соцпроектов. 70 % нашей социальной активности приходится на силовые министерства — поддержку вдов, сирот. Это общественная организация, но мы тратим деньги на социалку внутри силовых министерств. У нас же плечи все силовые…
— И откуда в результате стали привлекаться средства?
— Мы разработали концепцию, которая подразумевает создание партнерства с теми объектами, которые ранее предполагалось нагибать и наклонять. Мы стали приезжать к ним с разными предложениями, их результатом стала совместная деятельность. Например, Русская нефтяная группа — это результат альянсов с «Роснефтью», ТНК и ЛУКОЙЛом: сначала в трейдинге, потом мы стали покупать малые и средние нефтедобывающие предприятия. Иными словами, эти компании отдали Русской нефтяной группе часть сбыта.
— Какая там была маржа относительно рыночной цены?
— Не очень, всего 7-10 %. Но этого было достаточно, чтобы заработать денег, а потом мы эти деньги стали тратить на развитие.
Кроме того, с нами работают госбанки, в том числе по политическим мотивам.
— В каком направлении планируете развиваться?
— Мы сейчас развиваем структуру, которая в скором времени трансформируется в госкорпорацию и будет называться «Социальные инвестиции». Она основана на разработанной нами совместно с РАГС (Российская академия госслужбы) и Академией народного хозяйства (АНХ) концепции «бархатной реприватизации». Мы это делаем в том числе и в интересах «Рособоронэкспорта». Это рыночная форма поглощения стратегических активов в дотационных регионах. Речь идет о бюджетообразующих или градообразующих активах, которые находятся в неправильных налоговых режимах.
— «Неправильных» — это что значит?
— Или прибыль выводится, не остается в регионе, или менеджмент неправильный, или конфликт есть на предприятии. Это предприятия, прибыль которых оседает где-либо — за рубежом или не за рубежом, — использующие разные схемы налоговой оптимизации. Государство в настоящий момент считает это неправильным, тем более что у нас много дотационных регионов. Одна из наших задач — увеличить в таких регионах налогооблагаемую базу, чтобы вовремя выплачивались пенсии, зарплаты бюджетникам.
— И как это выглядит?
— Как пылесос. Который собирает эти активы на баланс структуры, которая затем станет госкорпорацией. Потом они официально, методом тендеров будут передаваться в управление управляющим компаниям, профессиональным командам, которые будут генерировать прибыль.
— То есть речь идет о том, что вы получили нечто вроде мандата на рейдерство с использованием силового фактора?
— Это не рейдерство. Мы не забираем предприятия, мы минимизируем рыночную стоимость разными инструментами. Как правило, это добровольно-принудительные инструменты. Есть рыночная стоимость, есть механика блокировки ее роста, конечно же, всякими административными вещами. Но, как правило, люди же понимают, откуда мы приходим… Хотя, как правило, это конфликты тлеющие, уже находящиеся в центре внимания существующих ФПГ. Тогда приходится договариваться нашим старшим товарищам и приходить к какому-то консенсусу. Как правило, это нижняя планка рыночной стоимости. Но это не отбор ЮКОСа — вполне нормальные деньги люди получают.