Между прочим, именно М.А. Милорадовичу Россия обязана сохранением Пушкина. Когда по столице разошлись в списках "свободолюбивые" стихи юного поэта и иных лиц, приписываемых молвой тоже Пушкину, Александр I велел военному губернатору Петербурга Милорадовичу разобраться с сочинителем. Михаил Андреевич вызвал Пушкина, пожурил и от имени царя простил, велев больше такого не писать. Узнав об этом, Александр был раздосадован: "Вы поспешили. А я-то думал о Соловках...". Очевидно, что порывистый Пушкин был бы сломлен как личность или вообще погиб в Соловецких казематах. После такого отеческого прощения не оставалось ничего иного, как направить Пушкина в командировку по службе в Бесарабию, что у нас принято называть "Южной ссылкой". Но и там наш поэт немало накуролесил. Пушкин стал выдержаннее лишь к концу Михайловского сидения. Кстати, мудрость пришла к нему параллельно с постижением им смысла истории государства Российского, которую он никогда не исправлял. (Заметим, что Пушкин высоко ценил Н.М. Карамзина, в отличие от В. Селиной, для которой он - "подхалим".)
Такова же славная биография Михаила Богдановича Барклая де Толли. Его предки, действительно, происходили из Шотландии, но уже с начала XVII в. жили в Риге. Вместе с этой провинцией они, также при Петре I, перешли под юрисдикцию России. Родным языком Михаила Богдановича (очень иноземное отчество!) и его родных был русский. С 1776 г. Михаил Богданович служил в русской армии, не пропуская ни одного её похода. Отличился при взятии Очакова, Варшавы, под Пултуском и Прейсиш-Эйлау, тяжело ранен в правую руку, вместе с П.И. Багратионом (а какова "лингвистическая принадлежность" этого славного генерала?) совершил Ледовый поход по Ботническому заливу, занял Финляндию. С 1810 г. Михаил Богданович - военный министр. За два года до вторжения Наполеона он сделал очень много для упорядочения управления русской армией. Он увеличил общую численность армии, создал инженерные войска, выделил артиллерию в отдельный род войск, придал управлению войсками единообразную организацию, образовал штабы корпусов и дивизий, создал военную разведку, ввёл новый устав пехотной службы и "Учреждение для управления большой действующей армией во время военных действий" (т.е. военную доктрину). Без этой реорганизации наша победа в Отечественной войне была бы невозможна! Генеральный план ведения войны 1812 г. фактически принадлежит Барклаю де Толли. Он был смещён с поста командующего не столько по военным соображениям, сколько в связи с несложившимися отношениями с Великим князем Константином, находившимся при армии, и настроением русского общества. Михаил Илларионович фактически продолжал выполнение его плана вынужденного активного отступления. Однако Барклай де Толли успел сделать главное для начального этапа войны - разрушить замысел Наполеона о разгроме русской армии по частям в приграничном сражении и соединил 1-ю и 2-ю армии у Смоленска.
И тут на газетную страницу выползает Роман Жданович и с глубокомысленным видом вопрошает: "Почему Барклаем так же не был оставлен гарнизон в так и не взятом штурмом Смоленске хотя бы из потерявшей полевые пушки необученной дивизии Неверовского, мне неясно". (Помнится, похожими риторическими вопросами забавлялся в Государственной Думе П.Н. Милюков. Потом сожалел об этом в эмиграции.) Сказано это так многозначительно, будто для истории Отчества имеет какое-то значение, ясно ли что-нибудь Ждановичу или нет! Переведём очередной провокационный "совет" Ждановича на общепонятный язык. Обученная армия в полном составе с пушками не стала оборонять Смоленск, потому что эта оборона превратилась бы в генеральное сражение с ещё сильным противником, что и стремился навязать нам Наполеон. Вот тогда, по совету Ждановича, и надо было оставить в Смоленске на растерзание Наполеону необученную дивизию без пушек. А не оставили её потому, что Барклай, видите ли, иноземец. И воевал он как-то не так, слишком активно, словом, похоже, что предатель. Более подленький "совет" и придумать трудно (впрочем, "совет" Ждановича согнать эстонцев с земли их предков ещё подлее). А не пора ли, господа-товарищи, подумать: если славные сыны нашего Отечества - Милорадович, Барклай де Толли и подобные им военачальники русской службы - "иноземцы", то не правильнее сказать, что подлинный иноземец - это Р.Б. Жданович, подсовывающий нам провокационные "советы" и оценки под маской эрудита?
Но досмотрим до конца биографию "иноземца" М.Б. Барклая де Толли. После кончины М.И. Кутузова он вновь принял командование русскими, а затем объединёнными русско-прусскими войсками. Его путь по Европе овеян славою. Под Бауценом он сдержал натиск самого Наполеона, под Кульмом разгромил Вандама, но вершина славы Барклая - "Битва народов" под Лейпцигом, где он сыграл решающую роль в разгроме наполеоновского воинства. Немало побед он одержал и в кампании 1814-1815 гг., за что был удостоен жезла фельдмаршала и княжеского достоинства. По возвращении в Россию он вновь отдался своему любимому делу - повышению боевой выучки русской армии. Так какая же ещё биография должна быть у русского генерала, чтобы гг. ждановичи разрешили считать его русским? Не пора ли присмотреться и к Пушкину Александру Сергеевичу? Ведь, по-куклуксклановски, он - самый настоящий "цветной": восьмушку африканской крови имел, гораздо больше, чем шотландской у Барклая де Толли. Вот куда метят ждановичи!
О слабоватом знании русского языка Ждановичем уже писалось. Вот он расписывает, как Наполеон заботился о продовольствии своей армии: и 10 тыс. фур ("с крепкими немецкими тяжеловозами") заготовил, и оборудовал операционную линию станциями и этапами, и т.д. Вот только почему "голодный француз и вороне рад", забыл объяснить. Мужики, понимаешь ли, так говорили, безграмотный народ - что с них взять? Наполеон - он и "границу перешёл не спеша - дождавшись, когда в России поднимутся луговые травы, заколосятся озимые". Слышал, слышал Роман Борисович, что зерно как-то связано с колосом, решил, что Корнилович это о продовольственной предусмотрительности Наполеона написал. Ан нет! Колошение - это только одна из стадий роста зерновых, когда из "трубки" выбрасывается колос, приобретает нужные размеры и цветёт. Выжидание Наполеоном сроков колошения не имеет к проблеме продовольственного обеспечения Великой армии никакого отношения. Корнилович упомянул о колошении как о дате народного фенологического календаря, в его время известного каждому.
В средней полосе рожь начинает колоситься на Федосью-колосяницу - 29 мая ст. ст. (Наполеон перешёл границу через две недели, в ночь на 12 июня ст. ст.). "День колосяницы один стоит всех понедельников", - говорили в народе, подчёркивая, что колошение - важное, но лишь начало урожая, как понедельник - лишь начало недели. После колошения следует наливание зерна, стадии его молочной, восковой спелости, наконец, полной спелости и только потом жатва, завоз снопов в гумна, а осенью, после просушки их в овине, - обмолот. И на каждой из этих стадий могла случиться непогода и гибель урожая. Максимальный подъём трав (они, действительно, нужны для прокорма конницы, но рост трав начинается уже в последней декаде апреля) совпадает с колошением, после чего начинается сенокос. В народе есть также примета: после колосяницы кукушка перестаёт куковать, "подавившись хлебным колосом".