Готовность отрядов 21.6.41 г…
Командующим поисками 8-й и 11-й армий с цепью разрушения наиболее ответственных мостов в полосе: государственная граница и тыловая линия – Шауляй, Каунас, р. Неман, прорекогносцировать эти мосты, определить для каждого из них количество взрывчатых веществ, команды подрывников и в ближайших пунктах от них сосредоточить все средства для подрыва. План разрушения мостов утвердить военным советам армий. Срок выполнения 21.6.41 г…»
Причем, начиная с 26 июня, в ПрибОВО была запланирована большая оперативная работа по приему и выдачи войскам вооружения и боеприпасов.
19 июня Балтийский, Черноморский и Северный флоты были переведены на оперативную готовность №2. В этот же день НКО выпустил приказ о рассредоточении и маскировке самолетов во всех приграничных округах, который практически дублировал аналогичный приказ НКО от 27.12.40, в течение полугода «успешно» игнорировавшийся командованием приграничных округов.
Еще в апреле началось строительство трех фронтовых командных пунктов, 19 июня поступил приказ о выведении к 22 июня штабов этих трех фронтов на полевые командные пункты, а 21 июня было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об организации фронтов и назначениях командного состава».
Таким образом, вплоть до 20 июня все директивы Генштаба свидетельствовали, что военное руководство страны ожидает нападение нацистов на нашу страну не ранее первой половины июля. Как правило, этот факт объясняется тем обстоятельством, что Сталин якобы сковывал инициативу Генштаба и запрещал любые действия, которые могли бы быть восприняты Гитлером, как враждебные по отношению к Германии.
Но с такой трактовкой предвоенных событий трудно согласиться, поскольку все проводившиеся в это время крупномасштабные мероприятия РККА были одобрены лично Сталиным, а значит, никто не мешал Жукову запланировать их на две-три недели раньше. Скажем, абсолютно никто не препятствовал ему где-нибудь еще в апреле потребовать безусловного выполнения приказа НКО от 27.12.40 о рассредоточении и маскировке самолетов во всех приграничных округах. Однако этот важнейший с точки зрения безопасности страны приказ так и не был выполнен. Таков был уровень исполнительской дисциплины в РККА в предвоенное время. Так надо ли после этого удивляться, что немцы нас нещадно били в начале войны.
Изменение оценки срока вероятного немецкого нападения как военным, так и политическим руководством страны произошло только 21 июня. Сейчас трудно точно сказать, какое именно событие вызвало такой пересмотр. Возможно, это были показания нескольких немецких перебежчиков, сообщивших о приказе Гитлера начать войну с СССР 22 июня, но не исключены и другие источники информации. Судя по воспоминаниям генерала Тюленева, Сталин уже к полудню 21 июня имел новую информацию о вероятном нападении фашистов буквально в ближайшие часы:
«В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:
- С вами будет говорить товарищ Сталин...
В трубке я услышал глуховатый голос:
- Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?
Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:
- Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.
В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии».
В 19 часов 21 июня у Сталина собирается совещание, на которое был специально приглашен только что прибывший из Берлина военно-морской атташе М.А. Воронцов. На этом же совещании присутствовали члены политбюро и нарком обороны Тимошенко. Жукова среди приглашенных на сей раз не было. В 20 час. 15 мин. совещание прерывается. Тимошенко явно дается какое-то задание, после выполнения которого, через 35 минут, он уже вместе с Жуковым и Буденным возвращается в кабинет Сталина.
Сразу после первой части совещания у Сталина Воронцов является к адмиралу Кузнецову. Вот что по этому поводу пишет в своих мемуарах Кузнецов:
«В 20.00 пришел М.А.Воронцов, только что прибывший из Берлина.
В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час.
- Так что же все это означает? — спросил я его в упор.
- Это война! - ответил он без колебаний».
Трудно представит себе, чтобы Воронцов мог сказать такое командующему флотом СССР, если бы несколько минут до этого Сталин пресек его сообщение о возможности скорого нападения немцев, обвинив Воронцова в паникерстве и дезинформации. В свете этого становится весьма сомнительным описание истории принятия директивы №1, оставленное в мемуарах маршала Жукова.
И, наконец, при обсуждении темы принятия высшим советским руководством страны директивы №1, нельзя пройти мимо недавно обнародованных дочерью маршала Буденного в передаче РТР от 26.04.05 «Маршал Буденный. Конец легенды» записей из доселе неизвестного дневника ее отца. Надо сказать, что интерпретация событий, происходивших вечером 21 июня в кабинете Сталина, приведенная в дневнике Буденного, весьма существенно отличается от картины событий, нарисованной Жуковым. Вот как это событие описывает Семен Михайлович:
«21 июня. Сталин сообщил нам, что немцы, не объявляя нам войны, могут напасть на нас завтра, т.е. 22 июня, а поэтому, что мы должны и можем предпринять до рассвета. Тимошенко и Жуков заявили, что если немцы нападут, то мы разобьем их на границе, а затем и на их территории. Сталин подумал и сказал, это несерьезно».
В чем же заключались основная ошибка нашего Генерального штаба.
Прежде всего, Генштаб уже на этапе планирования предмобилизационных мероприятий допустил ошибку в определении вероятных сроков немецкого нападения, и придерживался этой ошибочной даты начала войны вплоть до 20 июня. Однако куда большая ошибка была допущена военным руководством СССР в оценке характера начальных действий вермахта. Вот что по этому поводу пишет маршал Жуков:
«Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов».
Следовательно, основной просчет советского военного руководства заключался в том, что подготовка к войне велась на основе ошибочных представлений о характере и масштабе первого удара немцев. Дело в том, что действия противника оценивались сквозь призму советской военной доктрины. А поскольку наша разведка не обладала данными о концентрации немецких войск на локальных участках границы в мощные компактные группы армий, то сосредоточение немецких дивизий Генштаб ошибочно воспринимал как сравнительно равномерно распределенные вдоль границы армии прикрытия, которые должны были в скором времени обеспечить развертывание стратегического резерва противника.
Такой трактовке способствовала и грубая ошибка, допущенная советской разведкой, которая в своих донесениях сильно завысила общее число дивизий вермахта, считая, что их было 284, хотя на самом деле Германия на тот момент имела только 208 дивизий. При этом Генштаб исходил из того, что в случае нападения на СССР вермахт выставит до 180 дивизий. Следовательно, до начала наступательных операций главных сил противника надо было ожидать сосредоточение и развертывание еще около 70 дивизий его стратегического резерва. На это у немцев должно было уйти не менее месяца, а то и двух. Отсюда и возникала уверенность в том, что немцы будут готовы к войне не ранее середины июля.