Надо сказать, то, насколько яростно нападала на Замятина официальная советская критика, да и сам факт запрещения обоих романов, показало, что аналогии для всех — в том числе и для самих идеологов — были более чем прозрачны.
Да и сами авторы лучших утопий середины ХХ века — насколько они остались верны первоначальным убеждениям?
Люди взрослеют и начинают сомневаться. И это хорошо. Это значит, они созревают духовно. Лем, писатель, врач и философ, в дальнейшем предпочел изображать «идеальные модели общества» в сатирическом ключе, убедительно демонстрируя их полную несостоятельность (достаточно почитать «Звездные дневники Иона Тихого» или «Кибериаду»). А всерьез писал совсем о другом — о трудностях и опасностях на путях познания, об эволюции человеческой личности, об ответственности и совести… Стругацкие, не раз обращаясь к своему «Миру Полудня» в котором так хотелось бы жить, показали его хрупкость и уязвимость перед лицом еще непознанных высших сил, инфантильность и беспомощность многих его граждан… Да и Ефремов, не отказавшись от своей утопии, вывел зеркальную ей антиутопию в «Часе быка», за что был не то чтобы гоним официальной властью, но, мягко говоря, порицаем.
Итак, утопия невозможна и нужна лишь затем, чтобы предупредить человечество о гибельности насильственного ее построения. А антиутопия?
Строго говоря, о настоящих, «фирменных» антиутопиях мы не говорили. У нас в СССР они не поощрялись — литература такого рода, как считалось, навевала «нездоровый пессимизм». Тем не менее, на Западе антиутопия была весьма распространенным жанром — она давала возможность великолепно закрутить сюжет, хорошенько напугать и увлечь читателя. Писали о чудовищах-мутантах, о мире после ядерной войны, бактериологической или экологической катастрофы. Причем отдавали предпочтение тем темам, которые «на слуху» — ядерная зима, глобальное потепление, радиоактивные мутации.
В принципе назначение такой литературы чисто развлекательное, но, умело написанная, она сослужила свою службу — показала, чего следует на самом деле опасаться. Некоторые аналитики полагают, что именно образы малоприятного будущего, созданные писателями-алармистами, вызвали серию экономических и политических контрмер, в частности, там, где дело касается охраны окружающей среды.
Классические образцы не подвержены моде — «Песнь по Лейбовицу» Уолтера Миллера, «4510 по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, «Повелитель мух» Уильяма Голдинга — нестареющие вещи, повествующие о природе человека, о мужестве и отчаянии, об умении противостоять толпе, о том, как легко человек способен скатиться в дикость и первобытное варварство.
После распада СССР (фактически, раньше, начиная где-то с конца 80-х) антиутопии появились и у нас. И даже не потому, что «государственный социализм» доказал свою несостоятельность, а просто потому, что ослабели цензурные препоны — как я уже говорила, мрачные картины будущего цензорами не поощрялись. Одной из первых ласточек стал фильм К. Лопушанского «Письма мертвого человека» (1985) по сценарию Бориса Стругацкого и Вячеслава Рыбакова, посвященный глобальным последствиям ядерной войны. Действие ее было вынесено в некую западную страну — на всякий случай.
Сейчас антиутопия в России получила примерно то же распространение, что и на Западе — т. е. стала коммерческим жанром, наряду с «космической оперой», «киберпанком» и «фэнтези». Утопия же, напротив, практически прекратила свое существование; неудивительно — ее бесконфликтность и «правильность» отдавали эту тему на откуп скорее философам и публицистам, чем коммерческим авторам. Тем более, писать коммунистическую утопию после краха идеологии стало как-то неловко.
Антиутопия как роман-предупреждение фактически тоже перестала существовать — бороться имеет смысл не просто так, но «против чего-то». А черные картины будущего, попадающиеся порой в романах «боевых серий», в общем и в целом нужны для сюжета и никакой другой нагрузки не несут.
Бывают исключения — так, например, нашумевший роман Олега Дивова «Выбраковка» можно отнести к своего рода антиутопии — мир и благолепие, царящее в будущей России, поддерживается отрядами спецназа, получившими полное право карать нарушителей общественного порядка без суда и следствия. В принципе, подобные мотивы уже встречались в западных произведениях, и неоднократно, но для России явились новостью. Мало того, среднему читателю, уставшему от «беспредела», нарисованная Дивовым картина показалась вполне идиллической — на улицах чистота и порядок, преступность упала почти до нуля, экономика налажена, а так раздражающие обывателя «лица нерусской национальности» причислены к гражданам второго сорта. Как я уже говорила, антиутопия очень часто оборачивается подобием утопии — и наоборот.
Антиутопии сильно подвержены не то чтобы моде, но преобладающим в данную минуту в социуме страхам и предрассудкам. Сейчас процветают антиутопии, посвященные вырождению человечества, отдавшего все виды деятельности на откуп искусственному разуму, постепенной подмене реальности «виртуальным миром»… Шум, поднятый средствами массовой информации по поводу клонирования вызвал к жизни несколько произведений, где клоны то являются дешевой рабочей силой и угнетенным слоем населения (примерно, как в ранних фантастических произведениях роботы), то, напротив, бунтуют и прижимают остальное человечество к ногтю. К научной стороне клонирования эти романы не имеют никакого отношения — социальные страхи, связанные с клонированием, заслуживают отдельного разговора и имеют, скорее, метафизическую природу.
Появилось также несколько произведений «апокалиптического» плана — рисующих варианты наступления конца света. Назвать их антиутопией в чистом виде нельзя — скажем, Александра Громова, прославившегося своим пессимистическим взглядом на будущее человечества, интересует в основном, как поведут себя люди перед лицом грозящей катастрофы, а сами модели этой катастрофы чисто условны.
А вообще, поживем — увидим. Или не увидим — антиутопии на то и существуют, чтобы часть каких-то фатальных ситуаций человечество «проживало» на бумаге или экране кинотеатра.
В. РАЯК
НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕТКИ
Сравнивая, что было и что есть, я вспомнил, как работал водителем в оборонном НИИ. Был у нас выдающийся профессор, лауреат Сталинских и других премий. Он почти каждое утро, если чувствовал себя здоровым, поскольку возраст у него был уже под 80, ходил пешком от площади Восстания, где жил в высотном доме, до работы 7 километров. Это было его увлечение. Вечером после работы я или другие водители отвозили его, уже усталого, домой. Также все наши кандидаты, доктора, академики свободно ходили пешком, ездили в городском транспорте, на своих или служебных автомобилях и не думали ни о какой охране. Но это были люди, которые работали на оборону нашей великой Родины, на нашу военную и гражданскую авиацию и космонавтику.
Настали мерзкие 90-е годы. Я работал водителем в Росвооружении, там, где уже торгаши-дельцы продавали наше лучшее в мире оружие и имели с этого огромную личную выгоду, так как частично они стали собственниками этого оружия. У каждого начальничка было по три новеньких дорогих автомобиля «Мерседес-320», «Сааб-9000» и «Джип Шевролет Сабурбан», а также полно охранников.
Так вот, на охраняемой территории, в охраняемом здании, на охраняемом 5-м этаже (везде надо было показывать пропуск) я неоднократно наблюдал такую картину: выходит наш главный начальник генерал-майор из своего кабинета и идет в сортир мимо своих же сотрудников под охраной вооруженного двухметрового охранника Саши. При этом охранник Саша командует — разойдитесь, уйдите в сторону, освободите туалет. Чувствуете, чем пахнет «свобода и демократия»! Примерно так ведут себя все выбравшие «свободу и демократию», от Путина до маленьких путинят. По этому поводу охранники между собой говорили, что если на них нападут, то они помогут напавшим их прикончить.
В начале 90-х я работал водителем в Еврокомиссии. Если кто помнит, Европа в то время нам оказывала помощь, которая заключалась в том, чтобы в разоренную горбачевскую страну подкинуть своего барахла, а главное под видом европомощи выведать все, что возможно, в своих интересах, так как Еврокомиссия вся состояла из генералов и офицеров Германии, Франции и других стран Запада. В большинстве были немцы. В 1992 г. по окончании своей миссии представители Еврокомиссии устроили сабантуй, т. е. саммит, или проще, сходняк в бывшей гостинице ЦК КПСС на улице тогда еще Димитрова, рядом с метро Октябрьская, сейчас это «Президент-отель» на улице Большая Якиманка.