Вадим ПОЛИЩУК
НОСТАЛЬГИЯ
СОЛДАТЫ СССР
Призывная комиссия меня едва не забраковала. Стою в военкомате в одних трусах, вид у меня, прямо скажем, не геройский, да и весил я шестьдесят два с гаком.
— Где служить хочешь? — спрашивают.
— В танковых войсках, — говорю, — механиком — водителем…
Началось. И вес у меня маловат, и кариес на передних зубах. В общем, пришлось выкручиваться. Сказал, что подводным плаванием занимаюсь, что в комсомольском оперотряде. Велели от пола отжаться 25 раз, в спирометр дунуть. Дунул как следует. Взяли.
В шестидесятые годы допризывники сдавали зачет на значок ГЗР (Готов к защите Родины) — лыжи, кросс, плавание. Значок у меня, конечно, был, а спортивный разряд по подводному плаванию — в документах клуба, ждал моего совершеннолетия.
Отслуживших срочную службу ребят уважали, хулиганы их обходили стороной, девушки относились к ним серьезно, как к взрослым. Служить мне хотелось. Так получилось, что с самого детства я все время общался с солдатами, и солдаты мне очень нравились. Отец, деды у меня были военными, а жить нам случалось и в военном городке. Солдаты пацанов любили, водили в своем строю на обед, а по выходным — в кино. Офицеры делали вид, что этого не замечают. Мне еще десять лет было. За окнами нашего дома плац и казармы, у казарм солдаты, а около солдат — мальчишки. Шел шестьдесят первый.
Дисциплина была, что называется, на уровне, командиры не ругались, а караул перед построением собирался в курилке и солдаты объясняли нам, пацанам, как устроен карабин, давали и в руках его подержать. По городку и поселку солдаты ходили не обязательно строем, в свободное время играли с ребятами в волейбол, но, как я заметил, не было ни дедовщины, ни нарушений дисциплины среди солдат. Ну а старый списанный противогаз имел каждый уважающий себя мальчишка.
Потом было лето 62-го, все говорили о Карибском кризисе и о войне. Над домами низко летали ракетоносцы ТУ-16 с красными самолетами-снарядами под крыльями — рядом был военный аэродром. Женщины стали грустными, мужчины молчаливыми, а мальчишки серьезными. Мальчишки хотели быть солдатами, а не предателями и войны почему-то не боялись. А через неделю про войну и забыли.
Воинский эшелон — не экспресс, от Ленинграда до Чернигова ехали дней пять. В вагоне эшелона я и увидел впервые своего Комбата в форме капитана-танкиста. Он посмотрел мои документы и спросил — как я буду держать загубник изолирующего противогаза, если у меня кариес на передних зубах? Я сказал, что с аквалангом справлялся. Вроде убедил его, но зубы мне было велено вылечить. Откуда мне было знать, вчерашнему чертежнику-конструктору, что встречусь я с этим капитаном только через полгода и что моя дальнейшая судьба уже определена. Быть мне механиком-водителем в экипаже командира батальона, спать от случая к случаю, а до конца службы вылизывать, как любимую свою лошадь, боевую машину и до полночи работать с топографическими картами. И кое-что еще, а этого «кое-что» оказалось довольно много.
По прибытии — стрижка под «нуль», баня и день на обучение наматывать портянки, подшивать гимнастерку, на подгонку обмундирования. Физподготовка началась со второго дня, строевая тоже. Первые три недели службы я плохо помню — пролетели как сон. Через две недели — пешим строем на полигон, а там танки — легкие, средние, тяжелые. Мотострелки из соседней дивизии стреляют по мишеням. И, наконец, присяга. Присягу принимали с автоматом на груди, целовали знамя дивизии. Всем курсантам вручили гвардейские значки. День был праздничный, и мы, новобранцы, небольшими группами, без строя ходили в солдатскую чайную — это такой ресторан с конфетами и лимонадом. У чайной мы разговаривали с выпускниками «учебки» — с теми, кто еще не отбыл в войска. Спрашивали, тяжело ли служить? А они нам отвечали, что не очень тяжело, но очень интересно.