С восьми утра на центральной площади духовой оркестр без умолку играл гимн. При этом всех собравшихся просили не вставать, а продолжать сидеть на очищенных от собачьих продуктов газонах.
Начались демонстрации. Сперва городские власти запустили фашистов-чернорубашечников, которые прошли по городу с лозунгами: «Нам — нет!» и «Мы не пройдём!». Затем промаршировали левые с транспарантами: «Пролетарии всех стран, не слушайте нас!» и «Советам не надо власти!». После этого состоялся марш несогласных под лозунгами: «Мы согласны!». Завершилось шествие проходом огромной колонны партии власти. Первыми шли олигархи с лозунгами: «В разъединении наша сила!». Потом — чиновники, раздававшие встречным горожанам накопленные на взятках купюры. Грохоча кастрюлями, прошагали домохозяйки, скандировавшие: «Политику по всемерному повышению цен одобряем и поддерживаем!» и «Долой детсады, поликлиники и пенсионный фонд!». Замкнула шествие пёстрая толпа праздничной молодёжи с транспарантами: «А нам типа как бы и не пофиг!».
А потом на газоны выбежали собачки, снова покакали и испортили весь праздник. Они же, собачки, газет не читают и выступлений членов правительства не слушают. Поэтому и не знают, как надо себя вести в традиционный День единения и согласия.
ГАЛЕРА
Я пахал все эти восемь лет, как раб на галерах.
Из политических откровений
В каюте капитана было сумрачно. Вяло коптила лампа, заправленная жиденькой нефтью, освещая покрытые плесенью доски обшивки. Ритмично поскрипывал на трапе костыль боцмана и раздавалось его ворчание в темноте:
— Три тысячи ч…чубайсов!
Наконец боцман доковылял до двери.
— Как там рабы? — устало спросил капитан.
— Пашут… Ой, то есть пишут.
— И что пишут?
— Как обычно. Программу. Скоро бой — велят снять и утопить последние пушки. Ведь, как известно, корабли противника — наши лучшие друзья, а пушки их могут огорчить…
— Да, да, да… — капитан выставил подзорную трубу в открытый иллюминатор и тут же проворно убрал. Мимо галеры, едва не задев бортом её обшивку, прошелестел рангоут вражеского галеона. Капитан озаботился:
— Неудобно вышло… Не слишком ли мы притесняем вра… неприятеля?
— Сами рабы попросили подпустить поближе… Так неприятелю удобнее.
— Ах, да, да… Что там ещё в трюме?
— Недовольство, кэп. Хорошо бы, говорят, им другую галеру — пашем, мол, пашем, а победы всё нет и нет. Команда, говорят, какая-то не такая досталась. Во-вторых, все восемь лет им омары выдаются недостаточно крупные, а икра как раз наоборот — недостаточно мелкая и зернистая. И вот ещё что… Кофе.
— А что — кофе?! — напрягся капитан.
— Гляссе подаётся остывшим!
— Да ёксель-моксель! Куда смотрит кок?! Его пора замочить в отливе! — капитан засуетился, разыскивая шляпу. — Я сегодня отнесу им кофе сам. Так будет лучше.
Через минуту он уже спускался в трюм, где на галере изнывали рабы. Спросив у дежурного центуриона разрешения войти, он поначалу зажмурился от яркого света. Потом, неловко расшаркавшись, попросил подвинуться на лавке одну из секретарш, помогавшую рабам переносить все тяготы, и поставил поднос на кипарисовый столик.
Раб отвлёкся от пахоты, понюхал кофе и великодушно кивнул. Рабы на галере вообще редко разговаривали с капитаном и командой. Ведь, как известно, рабы — немы.
ФИЛОСОФ ХОМА
Знаете ли вы ту страну, которую все живущие в ней называют «этой страной»? Нет, вы не знаете этой страны!
Там сквозь волнистые туманы то и дело с пугающей периодичностью пробивается луна. Над седой равниной моря гордо реет белый парус и с какого-то перепуга ищет бури. Старый дуб, весь преображённый, покрытый ростками тёмной сочной зелени, стоит среди долины ровныя. Где Иван Иванович и Иван Никифорович, собрав каждый по двести тысяч войска, выходят с шашками наголо, чтобы убить, изничтожить как можно больше народу, назвав это подвигом и доблестью. И долго ещё мать, провожая кибитку с сынами, бежит следом по двум треплющимся стёртым шлеям и вязнет в них расписными черевичками, и стенает, заламывая руки, и рвёт на себе платье, обнажая белыя груди… Эх, шестёрка, птица-шестёрка! Как стоишь ты перед паханом, дятел?! Тебя не за клинским, а за смертью посылать!..
Так думало народонаселение этой страны в один час 33 минуты пополудни в воскресенье, 20 апреля 2008 года, то есть за шесть лет, четыре месяца, два дня и шестнадцать часов до падения метеорита. В фигуральном, конечно, смысле.
Одного не могло понять население этой страны, думая: твари они дрожащие или право имеют? Вот закинуло население в третий раз сеть в море, но опять туда не попало. И пока искало сеть, собирало да штопало — всё пыталось понять, пыталось понять, пыталось понять…
Уж ему, населению, для просветления и деньги не платили, и доллар рушили, и Гайдара живьём предъявляли, и погосты обустраивали, и реформы будировали, и Ельцина на бис опохмеляли, и выброшенные с Запада продукты впаривали, и мозги рекламой туманили, и вместе с домами взрывали, и выборы всякие бесконечно удачные про-во-ди-ли-и…
А будто нечисть какая-то куражится: не понимало оно, отчего всё-всё так же и не меняется, стреляй — не стреляй, голосуй — не голосуй.
И тогда в глубинах, в недрах, в самой исконности души населения возник, выпестовался и вырвался наружу… Не крик даже — стон:
— Приведите Философа Хому! Ступайте за Философом Хомой!
И вдруг настала тишина в этой стране: послышалось вдали волчье завыванье (как всегда бывает, когда ведут философа или историка), и скоро раздались тяжёлые шаги. Взглянув искоса, увидело население, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стояла окружённая толпой волшебная урна-самобранка для голосования.
— Поднимите мне! — сказал подземным голосом Философ Хома. — Не вижу!
И всё руководящее сонмище кинулось поднимать ему, Философу Хоме, государственный оклад жалования.
«Не гляди!» — шепнул какой-то внутренний голос населению. Но не вытерпело оно и глянуло на эту отдельно взятую и лично даденную огромную зарплату.
И тогда Философ Хома с неумолимым торжеством уставил на народ свой чернильный палец.
— Маалчать! — закричал Философ Хома. — Они там на виллах все святые! А вы — Вии! Понятно — Вии!? Вы все тут в этой стране Вии, Вийки и Вийчата!
И все философы и историки, сколько было, кинулись в этой стране на Виев. Бездыханные грохнулись те на землю, и тут же вылетели из них души и помчались к телевизорам глядеть новые, неотличимые один от другого сериалы.
— Славный был это народ, — сказал один звонарь-историк, но его тут никто не услышал.
Евгений ОБУХОВ
ВПЕРЕД!
Советском Союзе такое позорное дело, как труд, было на первом месте. Почётное воровство — на последнем. В современной России, к счастью, всё наоборот. Рынок расставил всё по своим местам.
И оказалось, что производить товары дороже, чем покупать за нефть, которой у нас — залейся. И руководство страны, заботясь о своём народе, решило оградить его от этого пагубного явления — труда, памятуя народную мудрость: «От работы кони дохнут». Для этого правительство ударно ликвидирует в стране все очаги труда, построенные ненавистным социалистическим режимом — заводы, фабрики и другие предприятия, которые хоть как-то напоминают о работе. Вместо заводов и фабрик руководство ударными капиталистическими темпами по всей стране строит развлекательные заведения — казино, дискотеки и всякие другие центры, чтобы народу жилось весело и беззаботно. Решено строить даже целые города-казино, чтобы каждый россиянин мог в любое время приехать туда, комфортно пожить и между делом выиграть там миллион-другой в твёрдой резервной мировой валюте — российских рублях. В Сочи строится Олимпийский комплекс. Это не какой-нибудь там Куршевель. После Олимпиады туда будут ездить и за чисто символическую плату жить в шикарных отелях, пользоваться спортивными залами и кортами не избранные иностранцы, а россияне, потому что всё это строится на их деньги. Чтобы не только миллиардеры, но и любой рядовой российский миллионер, его дети и внуки могли там кататься на горных лыжах.