— Пал, как жертва культа личности — в собственном поместье.
— Тут колышек осиновый совсем не помешал бы.
— Так нельзя, товарисч. Он же мёртвый.
— Повтори вторую фразу раз тридцать.
— Его доконали два удара. Первый — в интернет-затее «Имя России» его не включили в список 50 знаменитых лиц. Второй — первыми там до последнего дня его жизни стояли Сталин и Ленин.
— Вот и кончился путь в 90 лет. А ведь мог бы ещё при рождении на пол грохнуться.
— Дурак ты, братец. Умер человек и умер. Или он тебе на х… соли насыпал? Что он плохого сделал?
— Что? Выгляни в окно, включи телевизор.
— Солженицын — враг советского народа. Его нынешний вид — самый приемлемый.
— О покойниках либо…
— Покойник сам развозил бочками г…о по адресам живых и могилам мертвых.
— Советский строй не нравился многим, но не обязательно же быть такой гнидой.
— Многие ли поклонники Светоча почитали хотя бы «Архипелаг»?
— А ведь я долго верил и ему, и Конквесту, пока не начал проверять.
— Спасибо, Александр Исаевич. Светлая вам память.
— Стоило запить на два дня, и на тебе — столько важных новостей! И кто же всё-таки теперь помои на родину лить будет?
— Подонков не любят нигде. Он был американским тараном против России.
Один предлагает объявить «Пятилетку скорби и траура». Другой хочет, чтобы на Лубянской площади поставили Апостолу церетелистый памятник, который угрожал бы одним кулаком «готическому зданию ЧК», а другим — Сандуновским баням как символу того, что черного кобеля не отмоешь до бела. Третий мечтает о сторублёвой купюре с изображением Апостола на одной стороне, Иуды — на другой. У четвертого мысль: во исполнение Указа президента дать имя Солженицына улицам, на которых в Иркутске и Москве живёт Валентин Распутин. А кто-то хочет большего: переименовать Кисловодск, где покойный родился, в Солжеводск… Я просмотрел 54 страницы таких откликов. Думаю, это надо знать и почитателям покойного, в том числе его лауреатам.
Сетовать на некоторые из этих высказываний было бы бесполезно и покойнику и его почитателям, если они помнят фонтаны его собственной злобности и клеветы по адресу живых и мертвых. На сей счёт немало мудрых речений: «Что посеешь, то и пожнешь»… Более того: «Посеявший ветер пожнёт бурю». Или даже библейское: «Каким судом вы судите, таким и вас судить будут»… Действительно, ведь чего стоит одно лишь такое извержение солженицынской злобы на человека, который не сделал ему ничего плохого, а просто оказался не по душе: «Дышло тебе в глотку, окочурься, гад!» Чем «гад» лучше «гниды»? Чем «окочурься» гуманнее «мог бы при рождении грохнуться на пол»? И притом нельзя забывать, что в нашей литературе ничего подобного потокам солженицынской грязной похабщины никогда не было. Вот где он истинный первопроходец, родоначальник, сеятель, Колумб.
Как тут не вспомнить Владимира Лакшина, который долго нахваливал и защищал питомца «Нового мира», а потом всё-таки признал: «В христианство его я не верю, потому что нельзя быть христианином с такой мизантропической наклонностью ума и таким самообожанием».
Примерно то же говорил и много лет знавший Солженицына, вместе с ним сидевший Лев Копелев, мой сосед по этажу: «Весь пафос христианства устремлён к таким нравственным качествам, как любовь к ближнему, прощение, терпимость. Это основы христианства. И они не прельстили Солженицына». Мягко сказано: «Не прельстили…».
Но, конечно, когда надо, Апостол умел говорить языком ангела. Не этот ли вот, например, документик, имел в виду патриарх, уверяя нас в его смирении? 22 марта 1963 года В. Лебедев, помощник Хрущёва, докладывал своему шефу:
«После встречи руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в Кремле (7–8 марта) и после Вашей речи, Никита Сергеевич, мне позвонил по телефону писатель А.И. Солженицын и сказал следующее (судя по всему, это было записано на ленту. — В.Б.):
— Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда. Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наши литераторы и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это даст материал для наших недругов и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные, жирные мухи.
— Пользуясь знакомством с Вами, я прошу у Вас доброго совета, товарищеского совета коммуниста. Девять лет тому назад я написал пьесу «Олень и шалашовка»… Мой «литературный отец» А.Т. Твардовский не рекомендует передавать её театру. Однако мы с ним несколько разошлись во мнениях. И я дал её для прочтения в театр-студию «Современник» О.Н. Ефремову, главному режиссёру.