Мы могли только беспомощно таращиться на весь этот ужас. Молча.
Когда все было кончено, и Кот обмяк, тяжело дыша, Ливиза взяла новый моток веревки, туго обмотала шею хищника и прикрепила другой конец к фургону. А потом освободила челюсти зверя. Кот взревел и ощерился. Гигантские зеленые клыки пахли кровью. Ливиза взяла молоток и долото и принялась выбивать кошачьи зубы.
Форчи выступил вперед.
– Ливиза! Прекрати! Это жестоко!
– Но необходимо. Иначе он нас съест.
– Зачем ты это делаешь? Кауэя все равно не вернешь.
Ливиза повернулась. Я заметила, что ее нижняя челюсть распухла.
– Чтобы учиться у него.
– Чему именно?
– Всему, что он знает.
– Нам пора в дорогу, – объявил Вожак.
– Именно, – категорично заявила она. – Поэтому он и лежит сейчас в этом фургоне.
– Ты берешь его с собой?
Все волосы Форчи стали дыбом, от гривы до элегантной эспаньолки.
Но Ливиза вскинула голову, и кажется, я помню, как она улыбнулась.
– Вы не сумеете мне помешать.
Весь табун дружно вздохнул. Перепуганный, удивленный звук.
Но Ливиза как ни в чем не бывало взглянула на меня и спросила:
– Как по-твоему, можешь принести мне хомут?
Пронто мотнул головой в ее сторону:
– Вот, возьми, безумная!
– Ливиза, этим его не вернешь, – заплакала я. – Ну же, дорогая, оставь Кота в покое, смирись и поедем.
Она с жалостью уставилась на меня:
– Бедняжка Аква!
Она сама впряглась в фургон. Женщинам полагается носить винтовки, мужчинам – таскать повозки. По двое, если дорога идет в гору.
Я пыталась идти рядом с ней. Больше никто не мог вынести едкой кошачьей вони. Я кашляла. Глаза слезились.
– Я не могу оставаться с тобой.
– Все в порядке, дорогая, – заверила она. – Иди к остальным. Там тебе будет легче.
– Но ты останешься одна с этой тварью.
– Ей не до меня.
Исчерпав все аргументы, я отошла.
Мы продолжали путь. Весь этот долгий день Форчи не позволял нам спать, и время от времени до нас доносился голос Ливизы, изводившей несчастное животное своими вопросами.
– Нет! – вдруг услышали мы ее крик. – Это не инстинкт! Ты вполне можешь питаться чем-то другим. У тебя есть выбор! И необязательно пожирать других!
Кот взревел, но тут же простонал:
– Иногда другой еды просто не находится! Или хочешь, чтобы мы стояли и смотрели, как от голода умирают наши дети?!
– Почему же вы отняли мое дитя? – завопила Ливиза. – На нем… – Она горестно заржала. Но тут же яростно фыркнула: – На нем даже мяса не было!
Кот снова застонал.
Ливиза говорила что-то еще, но мы не разобрали слов. Наконец она замолчала и вновь потащила телегу, прислушиваясь к Коту. Постепенно она пропустила вперед даже арьергард африрадоров, которым поручалось защищать отставших. Создавалось такое впечатление, что для соплеменников она вообще перестала существовать.
– Они нападут на нее! Захватят и сожрут! – постоянно жаловалась я Грэме.
Она на ходу положила голову на мою холку.
– Если кто-то и способен устоять в одиночку против Котов, так это Ливиза.
С вершины холма открывался прекрасный вид. Форчи поднялся на дыбы, заржал и стал месить копытами воздух. Возницы повернули налево и образовали круг.
– Щиты! – приказал Вожак.
Мы все начали сгружать щиты, заслонявшие нас от ветра, и загородили фургоны, чтобы получилось подобие крепости. Я то и дело оглядывалась в поисках Ливизы.
Наконец, уже в сумерках, она появилась, волоча за собой повозку с Котом. На ее холке засохла пена. Она выглядела уставшей. Голова клонилась вниз, словно ее обладательница была в чем-то виновата.
Добравшись до нас, Ливиза остановилась. В гриве запутались шипы и сухие ветки.
– Он связан. И очень ослаб, – сообщила она.
Форчи гневно фыркнул и стал бить копытом.
– Думаешь, кто-то сможет заснуть, когда в нашем кругу стоит кошачья вонь?
Ливиза вздрогнула.
– Он говорит, что другие Коты его убьют.
– Ну и пусть! – воскликнул Форчи.
Ливиза, не ответив, повернулась и оттащила повозку от лагеря. Форчи на миг оцепенел, но, тут же придя в себя, приказал:
– Аква, присмотри за подругой!
Видно, что-то в его словах не понравилось Грэме, потому что она пошла со мной. Шагая к повозке, мы тесно прижались друг к другу, от плеча до бедра, ища поддержки и утешения.
– Она снова вспоминает случившееся с Грассой, – пояснила Грэма.
– Грассой?
– С ее матерью. Она видела, как ее разорвали. Помнишь?
– Ах, да, прости.
Я изобразила смешок. Смешок, которым вы маскируете смущение. Извиняете собственную забывчивость. Забывчивость по отношению к мертвым, вызванную стыдом и необходимостью не осложнять себе жизнь.
– Похоже, ты запамятовала, как нелегко ей жилось в молодости. И все из-за тебя, – съязвила я.
Грэма виновато опустила голову.
– Знаю, – прошептала она.
Грэма всячески старалась унизить Ливизу, пока та не сцепилась с ней, хотя была на два года моложе.
Пожалуй, не стоит вспоминать прошлое.
Ливиза уже уселась в фургон, не поев и не выпив ни капли воды. Ее взгляд перебегал с меня на Грэму.
– Грэма, ну конечно, как благоразумно с твоей стороны. Аква, лови!
Она бросила мне что-то, и я инстинктивно поймала предмет зубами. Это оказалась пуля, густо перемазанная засохшей кровью Кота, и я сплюнула ее в траву.
– Форчи не похвалит тебя за такое. Он всегда требует, чтобы мы собирали металл. Грэма, дорогая, не могла бы ты принести нам настоя коры, болеутоляющего и ниток?
Шкура Грэмы конвульсивно дернулась, но она послушно кивнула:
– Да, конечно.
Ливиза повернулась и швырнула ей винтовку.
– Будь осторожна! Я тоже держу оружие наготове.
Грэма подняла с земли пулю и порысила назад. Я чувствовала себя совершенно беззащитной, но не могла сесть в фургон рядом с этой тварью. Ливиза встала на дыбы, оглядывая лагерь. Когда Грэма вернулась, неся узелок, ноздри Ливизы дернулись.
– Они здесь, – объявила она.
Грэма забралась в фургон. За его бортами не было видно Кота. Но я заметила, как глаза Грэмы широко раскрылись, а грива встала дыбом. Однако она совладала с собой, уселась и принялась обрабатывать раны пленника. Стоны Кота сотрясали доски фургона.
Хвост Ливизы ходил ходуном. Теперь и я чувствовала запах: Коты были повсюду, и их смрад лентами полз со склонов холмов. Закат горел лесным пожаром, а облака, похожие на цветы, окрасились в нежные тона. Грэма спокойно зашивала рану. Ливиза опустилась на передние ноги, по-прежнему обводя взглядом пастбище.
– Кстати, это Кошка. Ее зовут Мэй, – внезапно сообщила Ливиза. «Мэй» на обоих языках означало «мать».
Кошка издала рычание. Ррргхду. «Ригаду». «Спасибо».
Ливиза нежно заржала, призывая меня идти к ней. В безопасное место. Я, не задумываясь, прыгнула вперед, но тут же оцепенела. Кошачий запах стал неодолимым барьером.
– Садись в повозку, – велела Ливиза заботливо, как мать.
Настал Жуткий Час, когда мы ничего не видели. Ночь залита молочным светом, но когда небо полыхает, а земля черна, контраст так велик, что мы теряем зрение. Ливиза наклонилась и укусила меня за шею, словно подгоняя.
Я уже садилась в фургон, когда из темноты донесся низкий рык, сложившийся в слова:
– Сначала мы заставим Лошадей съесть тебя!
Ливиза отпустила меня, чтобы издать предупреждающий вопль. Сообщить остальным. Я попыталась вломиться в фургон.
– А пока ты вопишь, мы откусим эти восхитительные ноги!
Я ощутила боль от когтей, вонзавшихся мне в ноги, и истерически заржала. Прямо над ухом раздался взрыв, оглушивший меня. В воздухе запахло пылью.
Ливиза! Как она смогла видеть в темноте? Как смогла весь день ходить на задних ногах?!
Она взяла смоляную лампу, приоткрыла клапан, и темноту прорезал тонкий луч света.
– Целься в глаза, – велела она.
Мы узрели множество желтых глаз – узких, мерцающих, злобных. Гипнотизирующих. Десять, пятнадцать пар… сколько их было? И сколько пыталось прорваться к фургону?
Грэма и Ливиза открыли огонь. Я была безоружна. И жаждала бежать, умоляя о помощи.
Несколько глаз закрылись и исчезли. Я взглянула на Мать-Кошку. Она свернулась калачиком и зажмурилась. Обезумев, я принялась пинать ее, словно она угрожала моему ребенку.