— Отлично! Снято! — кивнул оператор и нацелился объективом на меня: — Давай теперь ты, только по делу. Что за проблема, как решить и все такое.
Я показал ему на выход:
— Не здесь. Дети же услышат.
Дети действительно поутихли и столпились в проходе перед камерой, пытаясь потрогать ее или хотя бы оператора.
Я вышел первым и встал возле автобуса. Иван выбрался следом, отошел на пару шагов, насколько позволяли толпившиеся вокруг горожане, и крикнул:
— Давай!
— Уважаемые телезрители! — начал я в полный голос, злобно зыркая по сторонам. — Мы находимся в некогда славном городе Кашира. С нами тридцать пять маленьких детей, чудом уцелевших после нападения мародеров на автобус, который перевозил их из пионерского лагеря домой, в Москву. К сожалению, мы, представители охранной фирмы «Ист Пойнт», вынуждены ехать дальше, поскольку обязаны выполнить важное государственное задание. Но в некогда славном городе Кашира перевелись приличные люди и остались одни жлобы. Их вы и видите вокруг. Эти жлобы всерьез считают, что дети москвичей не заслуживают сочувствия и помощи. Так что придется нам ехать на свое опасное задание с целым автобусом детишек. Пожелайте нам удачи — она нам всем очень пригодится…
— Нормально все сказал, только название фирмы придется вырезать, — отозвался Иван, снимая камеру с плеча, но его слова заглушили сразу несколько возмущенных выкриков из толпы:
— Ты чё сказал, козел?!
— Падла, за базар ответишь!
— Москали вообще оборзели — позорят нас на весь свет и не шугаются!
Кричали в основном молодые люди гопницкого вида, но, к моему удивлению, нечто похожее выкрикнула и пожилая женщина в строгом темном платке на голове, и немолодой мужик в хорошо отглаженном костюме, и даже девочка лет пятнадцати рядом с ним.
— Лучше бы вам валить отсюда, — посоветовал Иван, и я кивнул, хмуро оглядывая возбужденную толпу. Впрочем, этих людей я не боялся — они были безоружны. При желании я уложил бы их всех на асфальт за пару минут.
Но эти люди были мне крайне неприятны — настолько, что я с трудом удерживался от желания смазать здоровой рукой по парочке ближайших физиономий.
Видимо, мои намерения слишком хорошо читались на лице — толпа чуть осадила назад и приутихла — никто не смотрел мне в глаза, все отворачивали свои мерзкие рыла, и я просто плюнул в их сторону и тоже отвернулся.
Иван достал свою трубку и сказал:
— Дай свой мобильник. Если будут новости, сообщу…
Я продиктовал ему по памяти пару номеров, свой и Палыча, пожал на прощание руку и вернулся к автобусу:
— Уезжаем отсюда.
— Детям надо поесть, помыться и оправиться! И поспать наконец по-человечески, в кроватях! — возмутился Олег Меерович.
— Все будет, но чуть позже, — успокоил я и пошел к «форду», намеренно толкая здоровым плечом всех, кто не успевал отпрыгнуть в сторону. Люди ворчали, но послушно расступались, и мне стало совсем тошно смотреть на них. Это были не просто жлобы, это были трусливые жлобы.
Я уселся в кабину рядом с Валерой и развел руками:
— Ты все слышал?
Валера кивнул, кисло глядя по сторонам, а потом завел мотор и стал осторожно сдавать назад. Палыч на «Икарусе» делал то же самое, выбираясь из толпы, которая вдруг начала с нарастающим остервенением улюлюкать нам вслед, как будто одержала победу над извечным и злобным противником.
Мне не понравилась эта реакция. В том числе и потому, что, заводя саму себя, толпа способна совершить немыслимые гнусности. Перегнувшись назад, я взял в руки помпу и выставил ствол в окно.
Шум вокруг начал затихать, по мере того как машина сдавала назад, и помпу стало видеть все большее число людей.
У самого выезда с площади нас провожали уже rpобовым молчанием, и я опять еле подавил очередной нерациональный импульс — снять на прощание мэр прямо на глазах у его пижонской, но такой бессмысленной охраны. Впрочем, расстояние для помпы было уж слишком велико.
Мы выбрались на проспект, и там «форд» снова встал во главе нашей маленькой колонны, обогнав «Икарус».
— Куда? — спросил меня Валера, впрочем, все равно разгоняясь по дороге так быстро, как позволяла ситуация.
Я расстегнул поясную сумку и достал записную книжку. У меня там вклеены сотни таблиц, карт и прочей лабуды — привычка таскать шпаргалки на все случаи жизни осталась еще со студенческих времен.