— Не переживайте! Как придут, так и уйдут, — пообещал я, улыбнувшись каждой женщине в отдельности.
Педиатр недоверчиво покачала головой:
— Вас что, двое всего? А по телевизору говорят что «гризли» в стране уже полмиллиона. А еще, вы знаете, что вас в правительстве не любят? Так про вас по телевизору нехорошо рассказывают, как-то сквозь зубы, не радостно. Говорят, что вы экстремисты и популисты. Вам бы, «гризли», мол, только убивать. А надо, значит, еще и толерантность демонстрировать..,
— Я как кого-нибудь грохну, потом обязательно толерантность демонстрирую. Так, чтобы всем было видно, — усмехнулся я, а психиатр кашлянул и как-то нехотя налил себе еще водки.
Обе женщины тут же пододвинули к нему свои стаканы, и он разлил водку на всех.
— Покажите свой дом, — попросил я, и педиатр Юля, тут же отставив свой стакан, бросилась к окну, пальцем указывая мне на стандартную «хрущевку», хорошо видимую отсюда через пустырь.
Я посмотрел на этот дом как мог внимательно, но ничего интересного не увидел.
Потом я вспомнил, что дети во дворе гуляют одни, и сказал об этом вслух.
— Мы сейчас только умоемся и пойдем работать. У нас воды в доме уже неделю нет, — сказали женщины, послушно поднимаясь, но я покачал головой:
— Вы пока здесь обустраивайтесь, помойтесь опять же. А до обеда я сам подежурю. Потом — милости просим. Обед и дневной сон — ваша обязанность. Договорились?
Женщины улыбнулись так радостно, что я потом еще по инерции улыбался им в ответ все время, что шел по коридору наружу, во двор.
Вернувшись в беседку, я достал телефон и взглянул на индикатор сети. Сегодня сеть работала, и я быстро набрал номер Валеры. Лишь через пару минут в трубке раздался сонный голос Васильева:
— Ну, чего тебе, Тошка?
Я рассказал про визит аборигенов и телевизионный пиар, сопровождающий нас.
— Это еще что! — откликнулся Валера. — Я вот прямо сейчас телик твой карманный смотрю, а там в новостях втирают, что ты, Антон Пожарский, теперь называешься лидером общественного движения «Гризли», лозунг которого «Не бойся!». Говорят, ты уже совершил тридцать три подвига. Надеюсь, сексуальных, — хохотнул он, и я оборвал его, почувствовав какую-то неловкость в его словах:
— У вас-то как дела?
— А что с нами может случиться? — удивился он. — Шоссе пустое, идем сто километров в час, а не сто пятьдесят, потому что груженые сильно. А так — всё в норме. Короче, лидер, звони, когда бить начнут. Приедем и спасем, как обычно.
Я пообещал позвонить вечером, если будет сеть, и выключил трубу.
Возможно, мне показалось, но в интонациях Валеры звучало недоумение, густо замешанное на раздражении странным телевизионным пиаром. Он явно не понимал, что происходит. А вот мне представлялось, что я уже все понимаю.
Я вернулся в беседку и сел там не на лавочку, а на пол — мне не нравилось, что с лавки меня видно всему микрорайону, вытаращевшему на наш садик подслеповатые и давно уже немытые окна панельных многоэтажек. Наркоманский дом тоже смотрел на меня с явной и ожидаемой угрозой, и я даже тронул пальцами приклад помпы, чтобы убедиться, что оружие при мне.
Близнецы Саша и Паша, назначенные на сегодня дежурными, подбегали с докладами каждые пять минут, не давая мне окончательно погрузиться в сон, и именно они, а не я первыми заметили забрызганный грязью джип, который появился на пустом проспекте и после пары маневров остановился возле наших ворот.
— Дети, быстро все в дом!! — заорал я, холодея от дурных предчувствий, и дети послушно, но не так быстро, как мне хотелось бы, побежали к дверям.
Пригибаясь, я выскочил из беседки, проклиная себя за самонадеянность, в результате которой оказался без бронежилета и боеприпасов — у меня с собой была лишь помпа с шестью патронами. Это на двадцать секунд несложного боя, а потом можно поднимать лапки кверху…
Я успел выбрать позицию между беседкой и воротами, устроившись за капитальными, из бетона и металлических профилей, каруселями, и уложил свою помпу на удобный железный бортик. Впрочем, заняв позицию, я тут же успокоился — отсюда я сниму всех пассажиров с гарантией и еще успею вдарить последним патроном по бензобаку. Что бы они там ни придумали, легко уродам точно не будет.
В джипе, похоже, заметили мои передвижения, потому что сразу выходить не осмелились. Там медленно опустили правое окно, и напряженный, сдавленный голос спросил:
— Антон? Пожарский? Это Ваня Сыроежкин. Не стреляй в меня, пожалуйста!
Потом дверь машины открылась, и сначала показалась телекамера, а потом и ее хозяин — оператор Ваня.