На ближайшей улице не нашлось ничего похожего на обменный пункт, и, когда Валера спросил у прохожего, где можно поменять валюту, тот махнул рукой кудато в сторону, и мы пошли сквозь дворы к невнятному ориентиру «вон за тем дурацким фиолетовым домом направо».
Ровно посреди очередного аккуратного дворик. Валера вдруг замедлил шаг и показал мне глазами на .барсетку, небрежно брошенную возле цветочной клумбы.
Я улыбнулся Валере и кивнул — почему нет? Опять же валютник искать не понадобится…
Валера тоже ухмыльнулся и подобрал барсетку, бросив пару насмешливых взглядов по сторонам.
Мы прошли всего метров десять, когда возле нас появился молодой человек в кожаной жилетке и зловещих рокерских штанах с черепами.
Молодой человек взял Валеру за локоть и торопливо защебетал:
— Я видел! Вы взяли! Кошелек! Делим пополам! Со гласны? Пойдемте вон туда.
Молодой человек дергал Валеру за локоть, пока я не отодвинул его в сторону и не плюнул ему для пущей ясности на «казаки» из змеиной кожи:
— Слышь ты, жаба! Пшел на хрен! Деньги наши, а ты — гуляй мимо!
Мы двинулись дальше, а бойкий рокер забегал то впереди, то справа, и все ныл, что надо бы сосчитать, сколько денег в барсетке, и честно, «по-пацански» их поделить.
Это было такое древнее жульничество, что мне было неловко за столицу — неужели кто-то еще попадается?
Мы с Валерой просто шли и радовались, что не придется менять сотку,— не знаю, как в Москве, а в Питере жулики всегда укладывали в свои ловушки не меньше трех тысяч рублей, так что теперь мы просто искали глазами кафе или недорогой ресторан.
Конечно, в финале жульничества должны появиться Ужасные Владельцы Барсетки, но я заранее улыбался,
представляя их реакцию на нормальный человеческий отпор, на который, похоже, москвичи и гости столицы уже неспособны.
Ну, по Дарвину — раз это работает, значит, никто не возражает, не так ли?
Ужасные Владельцы Барсетки появились в арке перед выходом со двора. Это оказались еще трое таких же неубедительных молодых человека, устрашающе бритых сверху и потрясающе грязных снизу, в районе ботинок и штанов.
Они тараном бежали на нас, выкрикивая полагающиеся по ходу пьесы слова:
— Эй ты, фраер, стой! Ты наши деньги взял, чмо! Выворачивай карманы! Стой, бля!!
Мы встретились с ними у самой арки, и, пока Валера стряхивал со своего локтя первого юношу, я поднырнул под руку второму, неожиданно легко взяв ее на болевой прием. Судя по лицам и комментариям, молодые люди догадались, что сегодня их постиг жестокий облом, — мой противник заныл, что я ломаю ему руку, и я отпустил его, а оппонент Валеры сел на корточки и закрыл голову руками.
Мы пошли дальше, но успели сделать лишь по шагу, когда сзади раздались щелчки взводимых одновременно затворов и злобные выкрики:
— Стоять, суки!!
Обернувшись, я осознал, как мы сглупили, — все трое теперь держали в руках пистолеты какой-то незнакомой марки и, судя по свирепым лицам, так просто отпускать нас не собирались.
— Барсетку сюда, быстро! — приказал Валере самый рослый гопник, и тот предупредительно поднял руки, соглашаясь расстаться с добычей.
— Да бери, только не нервничай так… — Валера достал барсетку из-за пазухи и бросил ее главному гопнику под ноги.
Тот сразу наступил на сумку, но пистолет не опустил.
— А теперь выворачиваем карманы, суки! — заорал он, но Валера отрицательно покачал головой:
— С чего вдруг? — и гопник тут же выстрелил.
Я не поверил глазам, когда прямым попаданием в живот Валерку отбросило к стене. Чужой взорвался в моей голове так быстро, что я не успел даже зажмуриться, — кроваво-черный сгусток злобы упрямо пробивался сквозь мой череп наружу, сочился из-за плотно сжатых зубов и проступал ярко-красными пятнами даже через кожу вспотевших от ярости рук…
Время остановилось, и я спокойно прошел те три шага, что отделяли меня от стрелявшего. Никто не двигался, замерев в тех же позах, в каких застал их выстрел, и я тоже не спешил, вытаскивая помпу.
Мне пришлось двинуть гопнику в пах ногой, потому что он оказался слишком высоким для меня парнем, и, только когда он согнулся, раскрыв в изумлении пасть, мне удалось вставить туда дуло помпы. Я нажал на курок, но помпа оказалась не взведена — только звонкий щелчок эхом заметался между стенками проходного двора.
Я взвел помпу, зарычав от нетерпения, но сзади до меня донесся протестующий крик Валеры:
— Тошка, он мне прямо в «Ижа» попал! У них трав
матики, а не боевое.
Я обернулся: Валера стоял, потирая ушибленный живот, и показывал мне свой пистолет. В распахнутой рубашке маячило трудовое пузо Валерки с багровеющим на глазах синяком в форме пистолета.
Чужой в моей голове стал быстро скукоживаться, уменьшаясь в размерах и уже почти не пульсируя, а время вернулось к своему привычному ритму.
Гопники неуверенно переглядывались, не решаясь пошевелиться, и позволили Валерке забрать у них пистолеты — действительно травматики, как я успел заметить.
Я тоже успокоился, аккуратно извлек помпу из пасти предводителя, и тот сразу зашелся в приступе кашля, который быстро перешел в рвоту.
Валера брезгливо покосился на заходящегося уже в нервной истерике парня и пнул барсетку к ближайшему гопнику:
— Доставай, что там.
Там оказалась не «кукла», а совершенно реальная «котлета» из сотенных и пятисотенных купюр.
— Фальшивые? — спросил Валера.
— Н-настоящие,— ответил грабитель.
Валера по-хозяйски протянул руку, продолжая брезгливо морщиться.
— Тошка, пошли отсюда, здесь воняет,— сказал он,и мы пошли, потому что там действительно воняло…
У нас за спиной застучали каблуки. Повернув головы, мы увидели, как трое мошенников, оставив предводителя страдать на асфальте, метнулись со двора.
Это было так трогательно. Примерно так же выглядит в документальном фильме про Африку финал неудачной атаки львиного прайда на каких-нибудь излишне быстроногих антилоп. Травоядных в этом случае тоже жалеешь, но ведь и львов жалко — такие усталые и голодные возвращаются они с неудачной охоты, хоть плачь.
Хотя сравнивать человеческих ублюдков со львами, конечно, не стоило — ублюдки, как и их собратья из животного мира, кормятся за счет самых слабых и больных, но когда речь идет о людях, понимаешь, что тут социальный дарвинизм работать не должен. И пусть ублюдки сдохнут от голода — прости нас, уважаемая эволюция! Прости, что помешали устроить тебе естественный отбор среди московских джунглей…
На выходе из арки обнаружилось недорогое, без столичных претензий кафе, и мы с Валерой устроились там с комфортом, заняв угловой диванчик с видом на входную дверь и стеклянную витрину, через которую хорошо было видно улицу и парковку рядом.
Заказ на обед принимал молодой, но вежливый таджик, на шее которого болталась флеш-карта популярной корейской фирмы.
Валера, сделав заказ, подмигнул мне и с деланым недоумением спросил:
— А что это у тебя на шее висит, приятель?
— Ты что, не знаешь? — удивился юноша, высоко поднимая черные брови.— Это сейчас очень модный штука! Хочешь, продам такой?
— А на сколько гигабайт? — приценился Валера.
— Какой еще гигабайт-шмаротайт?! — сердито ответил официант.— Есть штука зеленый, красный и синий. Любой по две тысячи рублей. Берешь?
— Не, я хотел перламутровый и с пуговицами,— отмахнулся Васильев, и официант ушел, смерив его презрительным взглядом.
Потом мы отправились мыть руки, и только там, в туалете, тщательно рассматривая свой синяк на пузе и страдальчески морщась, Валерка вдруг спросил:
— Ты что, реально собирался ему башку сносить?
Я кивнул, и Валерка задумчиво сказал:
— Думаю, не стоило — я там сразу две наружные камеры видел. Мои коллеги квалифицировали бы это как превышение мер самообороны.
Я пожал плечами и ушел в кабинку — после пережитых волнений полагалось как следует успокоиться.