Мы прообедали в той кафешке не меньше двух часов, совершенно разомлев от тамошней теплой человеческой обстановки, а потом заказали с собой контейнер с пирожками для Палыча и наконец отправились восвояси, уложившись в итоге всего в тысячу рублей — по столичным меркам практически даром.
Игоря даже будить не пришлось — он сидел в кресле водителя и возился с приемником, пытался починить антенну. Совесть, видно, заела, или скучно стало.
Таращить глаза на сотку долларов и четыре тысячи рублей в придачу он не стал — только спросил небрежно:
— Грабанули кого, что ли? На минуту вас нельзя одних оставить!
Валера начал было рассказывать про нашу стычку с лохотронщиками, распахнул рубаху, тыча в сиреневое пузо, но Палыч, равнодушно взглянув на синяк, отмахнулся:
— Коммерсантов наших пора высвистывать. Прискакали уже небось.
Он быстро дожевал пирожок и достал телефон:
— Геннадий Иванович? Да, мы приехали. У входа в бизнес-центр. Куда нам идти?.. Машина — микроавтобус, «форд». С медведями… Нет, не «Единая Россия».Да нет, гризли канадские, большие такие. Три гризли с каждой стороны, на фоне камуфляжа…
Выслушав ответ, Палыч опустил трубу и озабоченно сказал:
— Сам сейчас подойдет. К чему бы это?..
Я лично догадался к чему, когда увидел выходящегоиз парадного подъезда невысокого мужчину в строгом деловом костюме, тщательно вычищенных туфлях и с небольшим, но увесистым кейсом в руке. Мужчина подошел к нашей машине, покосился на косолапых мишек и одним движением свободной руки открыл пассажирскую дверь салона.
— Добрый день! — сказал он, по-хозяйски усаживаясь в кресло рядом со мной.— Вы Игорь Минин?
— Нет,— ответил я, откровенно его разглядывая.– Меня зовут Антон Пожарский.
— Ха-ха-ха,— с каменным лицом посмеялся наш гость, но Палыч не стал его дальше дразнить и повернулся с водительского сиденья: '
— Минин — это я. А груз — вон там, в ящиках у задней двери. Осматривайте и подписывайте протокол приложений. И печать не забудьте.— Палыч протянул
клерку бумаги, и тот, к нашему удивлению, тут же начал их подписывать, а потом вытащил из кармана пиджака печать и начал прикладывать ее всюду, где полагалось.
— А груз? — удивился я.— Мы сюда, в Москву, двое суток пробивались, чтоб вы могли груз осмотреть, А могли бы просто город объехать, не заморачиваясь.
— Я вам доверяю,— спокойно улыбнулся этот непробиваемый гражданин и, подписав последнюю бумагу, положил руки на свой чемоданчик, задумчиво разглядывая всех нас по очереди. — Я вам доверяю,— повторил он.— Поэтому у меня будет к вам деликатная просьба. В Москве сейчас крайне сложной стала ситуация с отправкой личных ценностей за рубеж. Просто невозможная ситуация, я бы сказал. Поэтому я хочу попросить вас передать этот ручной сейф одному человеку в Волгограде. Вот его телефон — позвоните, и он вас встретит.
— Нах,— быстро сказал Васильев, презрительно оттопырив нижнюю губу в сторону гостя.— Еще мы будем всяким мародерам содействие оказывать. Награбил тут, сыч, и смыться намылился?
Человек окаменел лицом, повернулся к Васильеву и негромко, но веско сказал:
— Я никого не грабил и мародеров сам ненавижу. Тебе, кретину, этого не понять. В кейсе документы. Важные документы и образцы продукции, понятно?
— Конечно-конечно, важные образцы,— с откровенной усмешкой отозвался Палыч, протянув руку со своего места и быстро забирая оформленные бумаги из рук нашего гостя.
— А за кретина я тебе сейчас челюсть сломаю,— радостно сказал Валера и снял очки, перекладывая их во внутренний карман куртки.
— Не пыли, пехота! — остановил его Палыч.— Вы, Геннадий Иванович, понимаете, насколько усложняете нам задачу по доставке основного груза?.. Ведь нам предстоит пройти десятки КПП, досмотры, обыски. Вот найдут эти ваши… хм… образцы продукции, и что дальше? Нас же обвинят в мародерстве уже на выезде из Москвы!
— Чушь! — Геннадий Иванович непроизвольно дернул холеной щекой.— К кейсу вы получите нотариально заверенную опись содержимого и накладную, оформленную на вашу фирму. Вы просто получили еще один заказ на доставку, вот и все. Совершенно официальный заказ.
— Ну, а деньги? — спросил я о сокровенном, немедля вспомнив о сложном финансовом положении дочки и, супруги на Лазурном берегу.
Клерк помедлил, снова оглядывая нас по очереди, задержался на Валере, так и не вернувшем очки на место, и, осторожно взвешивая слова, сказал:
— Когда мой человек в Волгограде получит груз и проверит его сохранность, он выдаст каждому из вас по тысяче долларов…
— Нах! — с презрением выдохнули мы хором, а Валера еще и отворил дверь салона, приглашающе махнув ручкой.
Геннадий Иванович заиграл желваками — видимо, в таком тоне с ним давно не разговаривали. Обращаясь уже только к Палычу, он спросил:
— Хорошо, за какие деньги вы возьметесь?
— Пять тысяч каждому. Сейчас и наличными.
— И не долларов, а евро,— мстительно добавил Васильев, протирая очки об рукава куртки.
Геннадий Иванович скривил было рот, но удержался от ругани и после небольшой паузы сказал, опять обращаясь исключительно к Палычу:
— Полковник поручился за вас. Так что спрашивать,если что, мои люди будут не только с вас, но и с полковника. А уж как он с вами разберется, меня не касается…
Пойдемте, вам еще надо забрать коробку с документами Это то, что вам полагается отвезти официально в Элисту.— Клерк встал со своего места, и я с изумлением понял, что он принял наши безумные условия.
Палыч ушел вслед за заказчиком, а мы с Валерой некоторое время смотрели друг на друга с некоторой неловкостью во взглядах.
— Тебя что смущает? — наконец спросил я.
— А тебя?
Я пожал плечами:
— Ну, содержимое кейса. Может, он и впрямь мародер— Это верно,— усмехнулся Валера,— он мародер.
Только не в том смысле, в каком ты думаешь. Эти ценности, что у него в чемодане, он напрямую из чужих квартир, конечно, не тырил. Он все это как бы заработал. Пролетариев грабил, короче. А теперь просто хо'чет увезти из Москвы награбленное. Мне вдруг стало смешно:
— Ну и чего ты тогда согласился ему помогать, коммунист хренов?
— А ты? — опять спросил меня Валера.
— А мне сейчас всё по фигу,— весело ответил я.— Для меня сейчас главное — денег надыбать, чтоб Ленка с Лизкой подольше во Франции задержались.
— Так и мне тоже,— кивнул Васильев, скупо улыбнувшись.— Своя рубашка ближе к телу.
Мы помолчали, рассматривая сквозь открытые окна микроавтобуса беззаботных москвичей за столиками уличного кафе — оказывается, оно работало совсем рядом, через дорогу. Потом я открыл пассажирскую Дверь, чтобы в салоне стало посвежее, и до нас тут же Донеслись взрывы детского смеха уже с другой стороны, где в скверике напротив располагалась игровая площадка.
Я вспомнил пустые, словно выжженные напалмом питерские дворы, по которым торопливыми перебежками, группами не меньше чем человек по десять, передвигаются сейчас аборигены, и подумал, что вполне понимаю, что такое классовая ненависть. Это когда ненавидишь других людей только за то, что они существуют, и только потому, что им совершенно случайно повезло оказаться среди победителей. Они, эти высшие классы, ничего подобного не заслужили ни своим трудом, ничуть не более интенсивным, чем у прочих, ни своими деловыми качествами, тоже вполне обычными, ни талантами, которые у них, конечно, могут быть, но гораздо чаще талант им заменяют наглость и пронырливость. Им просто повезло оказаться в нужное время в нужном месте.
Вот эти, что хихикают сейчас за столиками напротив, родились в семье потомственных федеральных чиновников и получили свой достаток «по наследству», а вон те, видом пожиже, еще рассчитывают хапнуть кусок пожирнее, когда в коридорах власти освободится «взяткоёмкое» место. Всем этим людям плевать на свой город и тем более — на страну. Приоритеты давно расставлены, и среди них нет ничего из того, о чем вспоминают романтики, когда их наконец ставят к стенке.