Привыкший скрупулезно обходиться с информацией, Егор отправил письмо на принтер, аккуратно вклеил листок в дневник и поставил дату: 20.09.2012.
Компьютер снова тренькнул, в правом углу дисплея показалась надпись в рамке: "Вам звонит Елена Карева". Лукошкин дотянул курсор до команды: "Видеозвонок", поправил вэб-камеру, пригладил шевелюру, пожалев, что не причесался с утра, провел рукой по щеке — проверяя, брился ли сегодня. Видеосвязь — бесспорно, великое достижение, но иногда забываешь, что собеседник узреет тебя как есть, в домашнем обличии. Успокаивало то, что Лена — свой человек и не станет придираться, если у Лукошкина слишком затрапезный вид. На мониторе появилась крупным планом Карева. В "кадр" попали и Аркадий с Юлей, которые разговаривали где-то у двери. Значит, Лена звонит из лаборатории.
— Рада, что застала тебя дома, — приветствовала родственника Карева.
— Знаю-знаю, потеряла верного ночного рыцаря?, — насмешливо заметил Егор, вспомнив письмо Андрея. Лиля строила большие планы по поводу знакомства сестры с художником. "Учти, они почти каждую ночь проводят вместе, — заговорщически шептала жена. — Хороший повод сблизиться". — "Ты не забыла, — возражал Егор, — мужик там спит ночи напролет под контролем еще двух человек. Не до романтики, не говоря уж об интимности". "Любовь, — патетически изрекла Лиля, — подобна цветку: и сквозь асфальт пробьется". Вообще-то сквозь асфальт пробивается трава, утонченный слух филолога требовал указать на ошибку, но Егор решил не разрушать поэтическое настроение супруги. — Зато вернулись студенты — благодарный контингент.
— Студентами занимаются Аркадий и Юля, — махнула в сторону помощников Лена. — Я сосредоточилась на задаче, которую сформулировал ты.
— Читала собственные сны?, — догадался Лукошкин.
— Вернее, ворошила "забарьерные" залежи долговременной памяти. Просмотрела более длительные участки.
— Несколько месяцев? Год?, — оживился Егор.
— Бери больше: десять и двадцать лет, — Лена придвинулась к компьютеру ближе, чтобы стоящие за ее спиной не услышали разговор. — Творится что-то непонятное. Трудно поверить, но ты, кажется, прав: энцефалограммы повторяются!
— Сумела определить длину цикла?, — почему-то тоже шепотом заговорил Лукошкин.
— Шаг повтора, — Карева задержала дыхание, — двадцать лет.
— Почему именно двадцать? Не десять? Не семь?, — недоумевал любитель головоломок.
— Пока не знаю. И даже вариантов нет, — грустно призналась Лена.
— То есть в нашем мозгу, — пытался уяснить для себя Лукошкин, — сложены стопкой двадцатилетние куски памяти, одинаковые по содержанию?
— Заметь, абсолютно одинаковые, — медленно повторила ученая дама, чтобы собеседник усвоил смысл сказанного.
— Поздравляю, ты сделала открытие, — порадовался за родственницу Егор.
— Смеешься?, — поморщилась Лена. — Как можно говорить о чем-то серьезном на основании энцефалограмм одного единственного человека? Это даже в стандартные три процента погрешности не укладывается. Обоснованное заключение делают только, опираясь на внушительный массив данных.
— Так у тебя достаточно людей, — Лукошкин подтянул дневник, чтобы по свежим следам зафиксировать детали ошеломляющего сообщения ученой дамы.
— Ты что — не слышишь?, — Лена недовольно хлопнула ладонью по столу, чтобы вернуть внимание собеседника. — Временной промежуток занимает 20 лет. — И снова повторила по слогам: — Двад-цать! Чтобы эксперимент считался чистым, требуется человек, который прожил хотя бы два раза по 20 лет. Моим же помощникам — Аркадию — 19, Юле — 18. Мне нужен ты!
— Погоди, при чем здесь я?, — Егор недовольно надул щеки: ему совсем не хотелось превращаться в подопытного кролика. Одно дело наблюдать, как шапочку с проводами надевают на голову Андрея, и совсем другое — спать под контролем посторонних людей самому. — Даже если ты не хочешь расширять круг тех, кто узнает об эксперименте, тебе вполне подойдут и Вадим, и Ирма, и Лиля. Им, как и мне, по сороковнику.
— Нет, ты не смеешься, ты издеваешься надо мной!, — прошипела Лена, пожалев, что не может заорать на полную громкость: Юля и Аркадий продолжали перекидываться шуточками у двери. — Как ты себе представляешь в "бункере" Ирму? Электроды на голове и прическа из модного салона не совместимы. Или Вадима, обвешанного тремя сотовыми телефонами? Лилю тоже позвать не могу. Мама с папой категорически запрещают мне ставить эксперименты на себе, что удается тщательно скрывать, а тут я подвергну риску двоюродную сестру?
— А мужа сестры — отца ее ребенка, значит, можно?, — попробовал возмутиться Лукошкин.
— Ты — не только муж, а еще и автор невероятной гипотезы, — решила подсластить пилюлю Лена, почувствовав, что голос Егора дрогнул. — Как не тебе подтверждать ее правдивость?
Так что готовь портфолио. Жду.
И Лена поторопилась выключить видеосвязь.
Глава 10.
ДАЛ слабину, не смог проявить жесткость и не поддаться на уговоры Лены? Значит, отправляйся собирать портфолио. Недовольно ворча, Егор полез в книжный шкаф. На самой нижней полке, под завалами из старых журналов по психологии и обрывков забытых рукописей (вряд ли когда потребуются, но, чтобы выбросить, надо разобрать) пряталась большая коробка от Зойкиных роликовых коньков. Купив обновку, сестра собиралась картонку выбросить, но Лиля упросила отдать вместительную емкость ей. Мол, у них с Егором скопились фотографии, разбросаны по разным углам, пусть, пока не переедут в альбом, копятся в одном месте. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Нет, периодически либо он сам, либо Лиля, либо кто-нибудь из родственников дарили Лукошкиным альбомы для фотографий. Толстые фолианты сначала кочевали с полки на полку, а потом исчезали в тайных уголках квартиры: тратить время на нудное раскладывание снимков по прозрачным кармашкам никто желания не изъявлял. Зато после каждой поездки или семейного торжества коробка от роликовых коньков продолжала пополняться. И официально превратилась в место хранения семейной истории. Справедливости ради стоит отметить, что ни в одном знакомом доме альбомы тоже не водились. Люди в лучшем случае оцифровывали старые фотографии и держали их в компьютере вместе с новыми, либо точно так же хранили в пакетах или в картонных ящиках.
Лукошкин дотащил коробку до стола, снял крышку и, подцепив стопку из нескольких десятков снимков, разложил их веером по поверхности. Вереница лиц. Жизнь нескольких поколений. Кидая фотографии в коробку, никто не заботился о соблюдении хронологии. Поэтому снимки перемешались. Портреты родителей, маленького Антона чередовались с фотографиями с выпускного бала Зойки и со свадьбы Егора и Лили. Попался на глаза и выцветший от старости снимок — бабушка Егора, театральная актриса. Мама любила рассказывать истории о бесчисленных поклонниках бабушки Веры. Особенно млела от подобных баек Зойка (вот вам и подтверждение поговорки про "яблоко от яблони"). Почитатели забрасывали звезду сцены подарками в виде шоколадных наборов или гранатовых браслетов. Но, уважая чувства очередного мужа (в этом статусе побывали только двое, ничтожная цифра по сравнению с внучкой), бабушка Вера непременно возвращала дорогие безделушки обратно, сладости раздавала гардеробщицам, костюмершам и билетершам, оставляя себе только цветы. Егор в отличие от Зойки застал бабушку в живых и помнил длинные белые руки, безупречную осанку, игривость во взгляде. И дурманящий аромат красных роз, которые она любила и которые охапками привозила домой после каждого спектакля.