Вот же кретин.
Как есть кретин, раз до таких лет дожил, а не знает, что от варваров не откупаются. Потому что откупаются только слабые, а перед слабым слово держать не нужно – слабого нужно до исподнего обирать.
- Сир Лабрик, - сухо произнёс Фрамер. – И что же это за решение, по-вашему?
Формально они были равны – трибун и трибун. Но даже трибун когорты новобранцев выше трибуна вспомогательной когорты. Но – неофициально. Так сказать, последний пережиток древних времён, когда существовала иерархия центурионов внутри легиона…
Однако приказать Лабрику ничего нельзя. Слушаться – тоже, но слово боевого офицера, что потом и кровью выслужился за три десятка лет безупречной службы до полутысяцкого всегда будет выше слова какого-то шакалья из тыла. Даже несмотря на то, что этот трибун – уор. Или – в особенности потому что этот трибун уор.
Орков до сих пор неохотно брали в легионы. Во вспомогательные части, дружины, городскую стражу – спокойно, но не в легионы. Немногочисленные исключения – взятые в качестве выкупа кровью и полностью романизированные сыновья риксов. Таких немного, но они становятся центурионами и трибунами. За две сотни лет такой практики – ни одного случая предательства.
Фрамер был как раз из таких. Уор по крови, имперец по духу. Родителей никогда не знал, вместо родителей были наставники в военном приюте – строгие, но справедливые. И понимающие. Это не обычный сиротский приют, где всякая дрянь порой творится – заложников и детей погибших легионеров растили отставники, растили как собственных детей. И воспитанники за своих наставников были готовы глотки перегрызть.
Конечно, на совершеннолетие трибун получил своё личное дело, где было всё о том, откуда он… Но предпочёл сжечь, не читая. К чему забивать себе голову всякой дурью? Нет у него ничего общего с какими-то северными варварами. Не были они его семьёй и никогда не будут – вся его семья вышла из стен военного приюта, да почти вся упокоилась в земле от Закатного материка до Тёплого Берега.
- Сир, каждый здесь стоящий понимает, что нам не выстоять против многократно превосходящего противника, - веско сказал Лабрик. – Под угрозой даже Дорпат, что уж говорить о нас? Я считаю, что пока ещё есть время, нам нужно попытаться спастись… спасти хотя бы часть подразделения.
Фрамер досадливо скривился. Но про себя.
Лабрик был трусом, но производил хорошее впечатление. Когда он говорил – он говорил вполне разумные вещи, говорил вещи, в которые верилось. Не вызывал он отвращения, как некоторые. Он был скользким, да, но скользким настолько, чтобы сойти за своего парня.
- Здесь сотни раненых, - сухо произнёс Фрамер. – Вы предлагаете их бросить?
- На войне не обойтись без потерь, – развёл руками Лабрик.
А вот это он зря.
- Мы не Тёмные, мы не приносим жертв, - отрезал орк. – Мы умираем в бою, но не под жреческим ножом. А вы, сир Лабрик, предлагаете не потери, но именно жертву. Гекатомбу.
- Если слабый ценой своей жизни спасёт…
Толпа легионеров глухо заворчала.
Ладно тыловики – там народ уже битый жизнью и пропитанный цинизмом, хотя даже им не так уж и приятно было слышать такое открытым текстом. А новобранцам и того больше - месяцами вбивали в головы, что «легион своих не бросает». Что за них будут драться – за пленных, за раненных, даже за мёртвых.
- Кажется, вы забыли слова присяги, сир.
- Но и вы требуете соблюдать её от тех, кто присягу не приносил! – воскликнул Лабрик.
- Справедливо, - кивнул Фрамер, - Но это поправимо.
Трибун неторопливым шагом прошёлся до стоящей неподалёку стойки с алебардами… А затем со всей силы пнул её, отчего довольно основательную конструкцию отбросило прочь, и оружие разлетелось в стороны. Фрамер поймал одну из алебард, высоко вскинул её и заорал:
- Каждый с мечом в руке! Каждый, способный держать оружие! Слушать сюда и повторять!
Пусть боги и предки услышат меня:
Клянусь быть бесстрашным перед лицом врагов своих.
Клянусь быть верным слову перед лицом друзей своих.
Клянусь говорить правду, только правду и всю правду.
Я клянусь хранить верность моему Отечеству. Я не брошу оружия и не покину в рядах своих товарищей. Я буду защищать то, что свято и то, что не свято. Я не оставлю потомкам свою землю униженной и разорённой. Я клянусь почитать старших и слушать мудрых. Я клянусь выполнять приказы командиров и соблюдать воинские уставы. Я клянусь повиноваться законам и защищать их. Я клянусь защищать свободу и честь моего народа и Отечества, даже если останусь один.
Я – меч в руке Императора. Я – щит, что защищает Империю людей от тьмы. Я – легионер. Я могу умереть, легион может умереть, но Рим будет жить.