И Ханту, и Хендриксону включение Шанхая показалось пугающе непропорциональным. Это был самый густонаселенный город Китая. Удар по Шанхаю обеспечил бы контрудар по Нью-Йорку, Лос-Анджелесу или даже Вашингтону. Это не значит, что ошеломляющее количество жизней, потерянных в таких местах, как Сямынь или Фучжоу, не было достаточно мрачным, но было бы трудно представить сценарий, при котором удар по Шанхаю не привел бы к эскалации от тактического до стратегического ядерного оружия. "Это была, — подумал Хант, — самоубийственная миссия". Не то чтобы пилот не смог вернуться, хотя это было маловероятно. Нет, это была самоубийственная миссия в самом широком смысле этого слова. Его достижение привело к самоубийству большей части, если не всего, человечества.
Пока эта мысль задерживалась, раздался стук в дверь. — Войдите, — сказала она. Ведж переступил порог, вытирая грязной тряпкой жир с рук. Затем он сунул тряпку в карман своего летного костюма и представился Ханту, вытянувшись по стойке смирно. — Господи, вольно, — сказала она. — Я уже говорил тебе, что ты не обязан этого делать.
Ведж снова достал тряпку из кармана, стер жир с ладоней и из-под ногтей. — Обычаи и правила вежливости, мэм. Простой знак уважения.
Хант держал перед ней три страницы приказа. — Я ценю это, но я не нуждаюсь в дополнительном уважении.
— Это не относится конкретно к вам, мэм. Это уважение к твоему званию. — Он засунул тряпку обратно в карман летного костюма. Хант ничего не могла с собой поделать; ей начал нравиться Ведж. Он вел себя неподчиняюще. Но его неподчинение не проявлялось в отказе выполнять приказы или неуважении к начальству. Вместо этого он был непокорным в самом широком смысле этого слова. Он был неподчинен тому времени, в которое жил. Он отказался отказаться от старых привычек. Или, говоря иначе, он отказывался перестать верить в них. К чему, по мнению Веджа, все это приведет? — удивился Хант. Неужели он воображал, что ушедший в прошлое порядок однажды возродится? Что он мог каким-то образом пролететь сквозь ткань времени, чтобы попасть в другой, лучший и более старый мир? Возможно, его неподчинение было формой отрицания, отказа не только от настоящего, но и от всего, что должно было произойти.
— Неважно", — безжалостно подумала она, передавая ему приказ о контрударе.
— Что это? — спросил он, пролистывая страницы. Ханту не нужно было говорить ему; он и сам мог прочесть: Сямынь, Фучжоу , … Шанхай . Его левая бровь поползла вверх, когда он прочитал последнее. Кроме того, он сидел напротив нее с каменным лицом.
— Когда ты сможешь быть готов? — спросила она.
– Послезавтра, — сказал Ведж. Это дало бы его пилотам полноценный ночной отдых. "Хорнетс", какими бы устаревшими они ни были, также могли бы извлечь выгоду из внимания, вызванного круглосуточным остановом технического обслуживания. Затем каждый командир экипажа мог провести полную проверку авионики, корпусов самолетов и систем вооружения, которые показали себя хорошо во время тренировочных полетов.
— Это прекрасно, — сказал Хант. — Нам не нужно запускать раньше этого времени.
– Три пролета по три, — ответил Ведж. — Это звучит примерно правильно для тебя?
Хант взглянула на свой стол и кивнула. — Каким рейсом вы полетите?
— Я решил, что возьму Шанхай.
Когда он произнес это имя, все, о чем мог подумать Хант, — это 33,24 миллиона человек . То же самое и с другими городами, ставшими мишенями. Фучжоу больше не был Фучжоу; в нем проживало 7,8 миллиона человек . То же самое для Сямыня: 7,1 миллиона . “Ведж”, — сказала она, его имя на мгновение застряло у нее в горле. — Многие люди называют это самоубийственной миссией.
Ведж сложил три листка бумаги, которые дал ему Хант, и сунул их в тот же карман, что и свою грязную тряпку. — Мэм, я не участвую в самоубийственных миссиях. Мы закончим с ней и вернемся сюда. — На мгновение Хант подумала, не сказать ли ему, что это не то, что она имела в виду под самоубийственной миссией. Но она передумала.
Ведж вытянулся по стойке смирно и был отпущен.
Прошло четыре дня, прежде чем Линь Бао понял, что его жена и дочь бежали из города. В последний раз он видел их, когда уходил на работу во вторник. Он остался в ту ночь в министерстве, как и на всю последующую ночь. Он пришел домой на следующее утро, в четверг, и проспал с девяти часов до трех часов дня, прежде чем вернуться в министерство. Он работал весь следующий день и всю ночь до субботы. Когда он вернулся домой к обеду, дом был пуст. Он начал задаваться вопросом, где же его семья. Когда он позвонил своей жене, она ответила с третьей попытки. Она и ее дочь остановились в деревне ее матери в сельской местности, в сотнях миль вглубь страны — “пока все это не закончится”, — сказала она. Линь Бао попросил разрешения поговорить с его дочерью, но она была на прогулке со своей бабушкой. — Я попрошу ее перезвонить тебе.
— Когда? — Спросил Линь Бао.
— Скоро, — ответила его жена.
Линь Бао не протестовал. Какое право он имел на это? Если уж на то пошло, он ревновал к своей жене и дочери. Ревновал к тому времени, которое они проводили вместе; ревновал к их безопасности, к их удаленности от столицы и к их решению покинуть ее. Он предавался собственным эскапистским фантазиям, представляя, какой могла бы стать его жизнь, когда он покинет флот. Он предавался одной из таких фантазий, когда поселился в своем пустом доме, роясь в почти пустом холодильнике в поисках какого-нибудь ужина. Рано утром следующего дня ему нужно было вернуться в министерство, чтобы проследить за возвращением "Чжэн Хэ" в территориальные воды. Он разогрел в микроволновке бургер с картошкой фри, свое любимое лакомство, хотя в микроволновке оно никогда не готовилось как следует. Бургер всегда получался пресным, картошка — сырой. Не такой, как в Штатах.
Он посмотрел на таймер. Он снова задумался, не будет ли он преподавать, когда закончится эта война. Мысль о возвращении в академию или в любой из военных колледжей его страны была непривлекательной. Их учебные планы были просто программами регургитации. Профессора не внесли никакого вклада в их разработку. Чтобы преподавать так, как он хотел, ему нужно было бы обосноваться на Западе. Однако с каждым днем нынешнего конфликта это все больше и больше казалось невозможным. И если он не мог преподавать, то, по крайней мере, использовал бы свой уход на пенсию, чтобы переориентироваться на свою семью, восстановить отношения с дочерью, которые потеряли теплоту, которую они знали во время их пребывания в Ньюпорте почти десять лет назад. "Никто не сможет отнять у него семью", — подумал он, когда сработал таймер на микроволновке.
Линь Бао взял свою еду в пластиковом контейнере и устроился на диване в гостиной. Он откупорил бутылку "Циндао" и сделал большой глоток. Одной рукой он держал свое пиво за горлышко, а другой держал пульт дистанционного управления, прокручивая серию незнакомых телевизионных шоу. Как давно у него не было такой одинокой ночи, как эта? Чувствуя себя подавленным своим выбором программы и дезориентированным из-за того, что он был предоставлен самому себе, он изо всех сил пытался расслабиться. Он никак не мог заставить себя воспользоваться своим свободным временем. В конце концов он перенаправил свой интернет через нелегальный VPN, который он скачал, что позволило ему смотреть трансляцию новостей BBC News из Лондона без цензуры.
Ведущий с бледным лицом начал с рассказа: — … идущий из открытых вод к югу от Японии в Филиппинском море… — Согласно сообщениям, грузовые суда, следовавшие транзитом в Тихий океан и обратно, наблюдали сильный пожар. Непрерывные клубы дыма поднимались на многие мили в воздух. Ранние предположения склонялись к тому, что это было результатом катастрофы при подводном бурении; однако Би-би-си и другие телеканалы вскоре развеяли эту теорию. Ни у одной энергетической компании не было скважин в этой отдаленной части Филиппинского моря. Бесстрашный частный пилот в тот полдень, когда солнце коснулось его левого хвостового крыла, сумел пролететь примерно в двухстах милях к юго-востоку от японского архипелага Наха. Би-би-си транслировала в прямом эфире видео, записанное пилотом, в то время как ведущий, что-то бормоча, пытался разобраться в изображениях.
Линь Бао поставил пиво на пол и поставил еду на приставной столик. Он вытянул шею вперед, его лицо приблизилось к телевизору.