Каждая деталь была учтена.
Иными словами, только с подписью Линь Бао на документе он отвечал за каждую деталь: от выбора пусковой платформы (будь то надводная, подводная или авиационная) до загрузки расщепляющегося материала и готовности экипажей, для точной доставки по целям—
Цели…
Для Линь Бао это был единственный неизвестный аспект плана. Он вообразил, что Чжао Лэцзи сам выбрал их. После их обмена репликами на поле для гольфа Линь Бао наполовину ожидал, что старик посоветуется с ним относительно их выбора, чтобы позволить ему снова взять на себя роль кэдди. Если бы ему дали такой шанс, Линь Бао посоветовал бы ему не переигрывать. Удар по крупнейшим городам США, таким как Лос—Анджелес или Нью-Йорк, был бы слишком амбициозным, равносильным выбору 3-й деревянной в тот день на поле. Для Чжаньцзяна это должны быть два американских города, так что эскалация. В выборе должен существовать паритет. Их флот Южного моря базировался в Чжаньцзяне, так что подобная военная цель была бы уместна, по крайней мере, для одного из городов. Другая цель должна быть более промышленной. Линь Бао подумал о совете, который он дал бы, если бы его спросили. Однако Чжао Лэцзи не нуждался в другом советнике. Что ему действительно было нужно, так это вместилище для обвинения, если его планы рухнут.
Падший парень.
Козел отпущения.
Именно к этому и был низведен Линь Бао. В тот момент он дал себе обещание: это будет последний приказ, который он когда-либо выполнит. Он уволится из Военно-морского флота.
Но сейчас у него была работа, которую нужно было сделать.
Он перелистнул на последнюю страницу каждого документа, где нашел координаты, которые послужат отправной точкой:
32,7157° Северной широты, 117,1611° Западной долготы
29.3013° северной широты, 94.7977° западной долготы
Он нанес на карту первое: Сан-Диего. Затем второй: Галвестон.
Движение в городе не подчинялось никакой логической схеме, или, по крайней мере, такой, которую Чоудхури мог расшифровать. В час пик он находил дороги пустыми, а в самые ленивые часы дня — забитыми до отказа. Он изо всех сил старался приходить на встречи вовремя. Он либо появлялся слишком рано, либо ужасно опаздывал. Как и сейчас, почти в двадцать минут девятого утра, когда он с трудом прокладывал себе путь к дому своего дяди на встречу за завтраком, которую вице-адмирал, используя свой военный жаргон, назначил на 08:00.
Деловые отношения с его дядей должны были оставаться "неофициальными": отставной вице-адмирал Патель технически не представлял свое правительство в каком-либо официальном качестве, и именно поэтому Чоудхури оказался на восточном берегу Ямуны на заднем сиденье такси, а не в посольской машине. Чоудхури не мог отрицать, что его мать и дочь теперь были в большей безопасности, оставаясь с его дядей. Но это ставило его во все более противоречивое положение, когда интересы его страны не обязательно совпадали с интересами его семьи. Так он размышлял, подходя к дому своего дяди на завтрак в 08:00, который теперь приближался к 09:00. И если Чоудхури опоздал на эту встречу, он был столь же медлителен, когда дело дошло до поиска решения его противоречивых интересов. Тем не менее, он признал, что некоторые вещи, такие как дорожное движение, движутся по собственной логике.
Когда дядя встретил его у двери, он не упомянул о задержке и даже объяснил, что "его гость" тоже опоздал, хотя и не так поздно, как его племянник. Кроме них троих, в доме никого не было. По указанию своего дяди Ашни поступил в местную начальную школу, решение, в котором Чоудхури не был уверен, но которое поддержала его мать, что привело к тому, что, возможно, впервые за десятилетия два давно не живших брата и сестры пришли к согласию. Чоудхури был рад, что в этот момент ему не нужно будет смотреть в лицо матери или дочери, пока дядя провожал его в кабинет.
Комната была обставлена диванчиком, креслом с подголовником, книжной полкой и телевизором в углу, на экране которого труппа красочно одетых танцовщиц жестикулировала на сцене, что выглядело как кульминационный третий акт какой-то болливудской постановки. В центре комнаты в ожидании стоял мужчина. Прежде чем Чоудхури успел расслышать свое имя, он заметил, что у него всего три пальца на правой руке. Они пожали друг другу руки. Чоудхури был представлен как "мой племянник Сандип, который работает на американское правительство", в то время как его дядя представил своего гостя как "Касема, персидского друга".