Ринат закричал, и я вскочил на ноги прежде, чем осознал, что уже не сплю.
– Облава, – кричал Ринат, – они спускаются. Спускаются во все шахты. Вставайте, быстрее же, вставайте.
Один за другим мы вывалились из Наклонной Штольни в Смрадный Туннель, и я сразу понял, что дело плохо. Карантинов еще не было видно, но c северной и восточной сторон уже слышались выстрелы и рвались гранаты. Я понял, что это штурм. Видно, ночью, пока мы спали, солдаты подобрались к лазам и теперь спускались в подземелье со всех сторон.
– Вниз, – заорал я, – быстро все вниз. Уходим на второй уровень. Не стрелять. Что бы ни произошло, не стрелять.
Мы бросились к ведущему на второй уровень ходу. Один за другим дети проскальзывали в него, но, когда в туннеле остались только я и Толик, в дальнем конце появилась размытая фигура. И я рванул затвор винтаря, но не успел, и Карантин с ходу упал на одно колено и дал по нам очередь. Она разорвала, развалила моего сына пополам, ударила меня в бок и бросила на землю. Я заорал от боли и ненависти, перекатился вправо и вскинул винтарь. Я всадил в Карантина пулю прежде, чем он успел подняться с колен. Он завалился назад, а я вскочил и тут же упал от скрутившей меня боли. Винтарь вылетел у меня из рук и зазвенел по рельсам. А в следующий момент в туннель швырнули гранату, она взорвалась, и меня отбросило назад ударной волной.
Я мог еще добраться до лаза и нырнуть вниз, к детям. Может быть, нам и удалось бы уйти. Я не пошел на это. Я не мог рисковать – мои дети не погибнут из-за того, что им придется тащить на себе раненого отца.
– Уходите, – закричал я во всю силу своих легких. – Уходите вниз, на третий уровень и ниже, в канализацию. И не стрелять. Вы поняли, это приказ. Не стрелять!
Я знал, что они его не выполнят. Знал, но ничего уже поделать не мог. Собрав воедино все, что во мне еще оставалось, я встал на ноги. Держась за стену, спотыкаясь на каждом шагу и подавляя разрывающую тело боль, я поковылял по Смрадному Туннелю на юг. Я успел добраться до поворота и даже почти свернул за него, когда пуля ударила меня в спину. Я упал головой вперед и пополз. До входа в Чертов Мешок оставались две сотни метров. Я не знаю, как дополз до него. Стрельба и взрывы гранат доносились теперь со всех сторон. Во мне бесновался сплошной сгусток боли, но это уже не имело значения. Я молил бога, в которого не верил, чтобы он не дал мне потерять сознание. И бог, которого нет, смилостивился надо мной: я вполз в вырубленную в стене нишу, обогнул массивный остов поворотного механизма и обеими руками вцепился в рычаг. И, когда топот множества ног пронесся мимо меня, выждал несколько секунд и рванул рычаг на себя.
Иван
Мы, один за другим, спускались по канатам в долбаное подземелье, ныряя в ведущие туда с поверхности норы. Вот скрылся под землей взвод Небритого Хуана, и он сам, махнув на прощание рукой, прыгнул вслед за остальными. За Хуаном пошел взвод Петра, потом Черномазого, затем еще два взвода из второго сектора. Наконец, наступила и наша очередь.
– Пошел, – гаркнул я и саданул по плечу салагу, стоящего в строю первым. За ним в нору юркнул второй, и через пару минут на поверхности остались лишь я и Павиан. Сплюнув через левое плечо, я прыгнул к норе, обхватил руками канат и заскользил по нему вниз. Павиан сиганул вслед за мной.
Минут десять ничего не происходило. Мы двигались по туннелю на юг, и воняло в этом туннеле смрадно. Ох и воняло, в бога душу мать. Вонь пробивалась через воздушные фильтры, и я представил, каково приходится Заразам, у которых никаких фильтров не было и которые вынуждены были нюхать этот смрад всю жизнь. Потом я подумал, что они, наверное, привыкли, а после этого стало не до раздумий.
От стен туннеля по обе стороны ответвлялись проходы. Свет фонарей выхватывал из темноты многочисленные проломы и дыры. Взвод Хуана отделился и ушел по одному из широких ответвлений на восток. По следующему на запад ушел взвод Петра. А через минуту на востоке послышались выстрелы, и Павиан заорал: «Огонь!»
Теперь мы бежали, стреляя и бросая гранаты в открывающиеся слева и справа проломы. Я обогнал ребят и несся впереди своего взвода, сразу вслед за последним салагой из взвода Черномазого. И я не переставал удивляться, почему нет ответного огня.
Его открыли, когда бегущий первым Джерри завернул за поворот и вдруг упал на колено и дал вдоль туннеля очередь. Нет, это был не огонь, всего лишь винтовочный выстрел. Растолкав салаг, я рванулся вперед. Черномазый Джерри лежал, раскинув руки, на спине. Пуля, разбив стекло защитной маски, вошла ему в правую глазницу. Я заорал: «Назад!» – и швырнул за поворот гранату с коротким запалом. Она взорвалась, мы рванули в туннель. Свет фонарей метался по стенам и потолку, но ничего не было видно из-за поднятой взрывом пыли. А когда она наконец рассеялась, я увидел в противоположном конце туннеля медленно бредущего вдоль стены человека. Несколько наших открыли по нему огонь, но попали или нет, не знаю: человек внезапно исчез из виду. Я бросился по туннелю вперед, за мной бежали ребята двух взводов. И тут фонарь выхватил из темноты силуэт лежащего на полу человека. С первого взгляда по его позе я понял, что передо мной жмурик.
– Стой, не подходи, – заорал я и встал на месте. – Огнемет сюда. Здесь дохлая Зараза.
Ребята за моей спиной резко остановились. Огнеметчик протиснулся вперед и встал рядом со мной. В этот момент я навел фонарь на лицо мертвеца и оцепенел.
Передо мной лежал мальчишка, подросток, тощий, почти дистрофик. Рыжие курчавые волосы падали на грязный лоб и почти закрывали мертвые, уже успевшие остекленеть глаза. Мне показалось, что меня ударили ломом под дых, я задохнулся, и меня, привычного к смерти, привыкшего ко всему здорового мужика, едва не стошнило. Я представлял себе Заразу, как уродливых, бельмастых мутантов, злобных поганых гадов. Сейчас, увидев, с кем мы воевали, я вдруг почувствовал, будто меня подставили. «Может, это один такой, – подумал я. – Наверняка так оно и есть. Не может же быть, чтобы…»
Я не додумал. Надо было действовать, и усилием воли я взял себя в руки.
– Сжечь, – бросил я, и тело мальчика исчезло в огнеметной струе.
На мгновение стало тихо, я уже собирался скомандовать продолжить движение, но в этот момент из дыры в земле по мою правую руку раздался выстрел. И – начался кошмар.
Рядом со мной рухнул на спину застреленный огнеметчик. Падая, он нажал на гашетку, огненная струя ударила в стоящую впереди группу салаг. Трое или четверо загорелись одновременно и бросились в панике врассыпную. Туннель наполнился криками, часть салаг рванула назад, остальные – вперед, поднялась стрельба, и туннель заволокло дымом.
Я отпрянул к стене, пропуская мимо себя группу потерявших голову салаг. Внезапно рядом оказался Павиан, в этом аду лишь мы двое не потеряли самообладания.
– Стоять, – заревел Павиан и дал очередь в потолок. – Стоять, сучьи дети, мать вашу.
Он бросил автомат, схватил с пола огнемет и выпустил струю в пролом, из которого стреляли. Несмотря на творящуюся кругом вакханалию, я услышал донесшийся из пролома пронзительный крик. Такая мать, я мог поклясться, что это кричал ребенок.
Когда паника наконец улеглась, мы с Павианом не досчитались трети личного состава. Мы погнали оставшихся вперед. Я бежал первым, на ходу стреляя и бросая гранаты в открывающиеся по обе стороны туннеля проходы, и чуть не выпалил во внезапно появившегося из одного из них Петра.
С ним было несколько салаг. Навскидку около трети взвода.
– Это все? – спросил подбежавший Павиан.
– Все. – Петр привалился к стене. – Часть раненых я отправил наверх. Зараза стреляет изо всех дыр, командир. Стрелами в ноги, пулями в головы. Стреляют через отдушины и решетки. Половину моих ребят побило, а я даже не знаю, удалось ли нам прищучить хотя бы одного. Это безумие, командир. Мы здесь ничего не добьемся. Надо убираться, уносить отсюда ноги.