Он погладил ее по влажным волосам, тронул щеку. Кожа на ощупь была холодная и сырая, как земля после дождя. За спиной у него Кузнец теснил Старосту к двери. Тот неохотно пятился, продолжая болтать что-то про невиданные силы молебен, который точно исправит погоду, и про работу, которую так и быть сегодня можно пропустить, раз уж так вышло с хозяйкой.
Дверь захлопнулась. Кузнец подождал ещё у порога, большой, хмурый, пока бормотание снаружи не стихло наконец. Потом матернулся вполголоса и длинно сплюнул на пол.
Остаток дня они провели молча, каждый в своем углу. Без неловкой Белкиной суеты дом опустел и как будто раскололся надвое, а она лежала ровно посередине, немая и твёрдая, как покойница.
Когда стемнело, наскоро перекусили чёрствым пирогом, разогнали детей по лавкам и улеглись сами.
— Ничего, детка, — думал Умник, ворочаясь на печной лежанке. — Ничего, я здесь, я с тобой.
Разбудил его странный звук, приглушенный низкий звериный вой, как если бы в избу посреди ночи пробралась бродячая собака. Он сел, стукнулся лбом в дощатый потолок и отдёрнул занавеску.
В комнате было темно, в красном углу тускло тлела лампада, а под ней стояла Белка, босая и простоволосая, в нижней рубахе. И смотрела на свет.
— Ты что, голубка? — позвал он. — Что ты?
Она дернулась и обернулась на голос, выгнув шею под диким, невозможным углом. Слышно было, как хрустнули позвонки. И зарычала снова, утробно и глухо.
— Сейчас, — сказал Умник, — я сейчас. И полез с печи вниз.
Ему нужно было пять шагов, чтобы дотянуться и разбудить её, и он успел бы, но тут заплакал кто-то из малышей, и Кузнец, голый и заспанный, с выпуклым шерстяным животом скатился со своей лавки и встал у нее на пути. И она сразу потянулась к нему, прижалась щекой, а потом вдруг распахнула рот и вырвала зубами кусок мяса из его грудной мышцы.
Кузнец охнул и отшвырнул её. Она упала, но тут же снова поднялась и побежала мимо мужа, мимо помертвевшего Умника, и с разбега налетела на бревенчатую стену, ударилась в нее грудью и лбом, оставив на бревнах размазанное алое пятно. Дети завизжали. Удар почему-то не сбил её с ног, и, отойдя на пару шагов, она склонила голову и бросилась на стену ещё раз, но добежать не успела. Кузнец обхватил её сзади руками и повалил на пол, и повалился вместе с ней.
— Чего стоишь, ну? — он повернулся к Умнику. Лицо у него было дикое. — Полотенце неси!
Потом Кузнец натянул рубаху, которая тут же промокла и потемнела от крови, и ушел за травницей, а Умник остался с девочкой на полу. Даже связанная, оглушенная, она билась и мотала головой так сильно, что казалось, либо разобьет себе затылок, либо вот-вот откусит собственный язык. Глаза у нее были пустые и страшные, как будто там за голубой радужкой уже не было человека. Его детка, его робкая, ласковая Белка, исчезла. И вместо нее на полу извивалось опасное чужое существо.
— Ну что ты, что ты? — сказал он, растеряно, и заставил себя прикоснуться, погладить липкую от пота щеку.
Это приступ, какой-то непонятный припадок. Она все ещё здесь. Вот её руки, ноги, знакомый маленький шрам на левом запястье, родинка под глазом, веснушки, которые она вечно пытается свести, то луком, то чистотелом — безо всякого, к счастью, эффекта, потому что такой же рыжий лисичий нос был у ее матери, по которой он так и не перестал скучать. Она здесь, и она ему нужна. Он не справится без нее.
VI
Пригнувшись, вошла травница, перекрестилась на икону.
Вид у неё был помятый, Кузнец наверняка поднял её с постели, но глаза смотрели живо и несонно. Старуха огляделась и сразу заметила всё, что требовалось : связанную полотенцами Белку, её разбитый лоб и перепачканный кровью подбородок, красное пятно на стене и присохшую к ране рубаху Кузнеца.
Наверху на печке тихонько скулили дети, сбившись в испуганную кучку. Бабку-травницу в деревне побаивались и звали только в крайних случаях, её появление в доме означало, как правило, близкую смерть. К тому же брала она недёшево.
Она присела рядом с Белкой, заглянула в запрокинутое лицо, подержала на тонкой шее свою морщинистую лапу, оттянула веко. Потом выпрямилась, свела лохматые брови и замерла, величественная, как царица.
— Ну? — нетерпеливо спросил Кузнец спустя полминуты.