Бала-Атан отошёл на несколько шагом от стола. Обхватив заклеймённое запястье пальцами второй руки, он уставился на меня, весь дрожа то ли от боли, то ли от ярости. Мне хотелось его прогнать, но без позволения Уззы я не решился отдавать подобные приказы.
Тем временем на площадь зашла группа идморцев, окружённая солдатами. Их было около пятидесяти, все голубокожие. Самого младшего мать несла на руках, я бы дал ему не больше года. Старшего — всего сморщенного и сгорбленного — под руки вели двое юношей. Его кожа была светло-голубой, почти белой, из чего я сделал вывод, что он превосходил остальных не только преклонным возрастом, но и мудростью и опытом. Если на старейшинах были надеты серые тоги, то наставники оказались обладателями более разнообразного и дорогого гардероба: мужчины и парни были одеты в кожаные штаны и разноцветные свободные рубахи с тесёмками на вороте и рукавах, девушки помоложе в лёгкие хитоны, а женщины постарше в более закрытые и строгие платья, впрочем, украшенные драгоценными камнями, и в головные уборы с лёгкими вуалями на задней части. На удивление, они были спокойны, а некоторые смотрели на нас даже приветливо.
— Здравствуйте, — из толпы отделился мужчина средних лет, достаточно упитанный, со светлой кожей, покрытой белыми пятнами. Один солдат хотел было его остановить, но Узза жестом остановила его. — Моё имя Понирос. Здесь меня все знают, как великого учителя и наставника, поэтому я с радостью бы предоставил вам свои услуги. У меня большой опыт в работе с детьми, а также кое-какие познания в науке и технике. Я долгие годы бьюсь за право использовать научные достижения в повседневной жизни, но старейшины убеждены, что единственная цель, для которой мы можем использовать наши знания — полёты в космос для взаимодействия с другими расами.
— Что ж, — Узза мягко улыбнулась, — похвально, что вы решили оказать нам содействие. Я запомню вас, Понирос, и обещаю, что ваши знания и опыт не пропадут. Сейчас вам будет необходимо пройти процедуру клеймения. Предупреждаю, что она достаточно болезненна. Помимо контроля мыслей и поведения, наши браслеты отслеживают состояние вашего организма, поэтому в случае заболевания или травмы, вы сразу же получите помощь от наших врачей. Чем спокойнее вы сейчас будете, тем легче пройдёт установка браслетов. На будущее: хоть браслеты и могут считывать ваши мысли и анализировать поведение, далеко не на всё будет реакция с нашей стороны, в основном вы будете ощущать предупреждающие сигналы. Мы понимаем, что не все расы способны полностью контролировать свои мысли, поэтому делаем поправки на это. Но настоятельно рекомендую не давать нам поводов лишний раз усомниться в вашей покорности. Надеюсь, это понятно, — идморцы кивнули, и Узза махнула рукой, подавая сигнал к действию.
Солдаты тотчас же разбили идморцев на группы по пять-шесть человек и приказали встать возле столов. Те повиновались без лишних вопросов и восклицаний. К столу, за которым сидела Узза, подвели старика. Взглянув на него, Узза нахмурилась, а потом произнесла:
— Сколько ему лет?
— 119, — ответил один из юношей.
— Насколько я знаю, вы редко переходите рубеж в сто лет, — медленно произнесла Узза.
— Верно, — отозвался второй. — Нашего прадеда называют любимцами богов за столь преклонный возраст.
Я ощущал некое напряжение. Узза была в смятении, хоть этого и не показывала, но от меня это не могло укрыться. Она внимательно рассматривала старика, словно не зная, что с ним делать. Наконец, она произнесла:
— Боюсь, ваш прадед не сможет перенести клеймение. Мы доставим его в лазарет, где наши врачи поработают с ним. Считайте, что он действительно любимец богов, ибо в наших силах сделать так, чтобы он прожил полноценной жизнью ещё лет тридцать.
Она махнула рукой и приказала подошедшим солдатам отвести старика в лазарет. Те осторожно, словно перед ними была хрупкая ваза, взяли под руки старика и повели прочь с площади. Правнуки проводили их взглядами, а затем резко бухнулись на колени и, воздев руки к небу, начали благодарить Уззу. Та несколько секунд смотрела на эту сцену, а затем велела им встать. Процесс клеймения они перенесли стойко, не издав ни звука.
Ко мне же подошли две женщины: одна средних лет, другая лет семнадцати. За руки они вели мальчишек, похожих как капли воды. Те с опаской смотрели на меня, но их взгляды то и дело падали на дубинку, которую я положил на стол, и я легко читал в детских глазах любопытство и восхищение. Будучи в таком же возрасте, я с друзьями любил воссоздавать исторические баталии или сцены из фильмов. В те годы во дворе ты моментально становился самым крутым, если родители покупали тебе игрушечную шпагу, револьвер или винтовку. Подобные игрушки выпускали небольшими партиями, и их вмиг разбирали. Далеко не все родители моих друзей одобряли такие игры, но аргументы, что так веселее и интереснее учить историю, оказались весомыми. К слову, мы все действительно прекрасно знали историю, что не раз демонстрировали школьному учителю — старику с длинной седой бородой и добрыми серыми глазами, смотрящими из-под кустистых бровей. Мимолётная тоска по навсегда ушедшему детству кольнула меня, но я её тут же заглушил мыслями об Уззе.
— Это очень больно? — спросила девушка, внимательно смотря на меня фиолетовыми глазами.
Она была красивой, несмотря на необычный цвет кожи и отсутствие волос. Голову её обхватывала широкая лента, с которой на лоб и уши свисали на тонких цепочках камушки, покачивающиеся от любого движения головой. Пухлые губы казались мягкими и их трудно было представить в каком-то отличном от улыбки состоянии. Сама идморка была достаточно крупной, но в то же время с тонкими запястьями и длинными изящными пальцами. Я хотел было ей улыбнуться в ответ, как тут же правую руку обожгло болью. Я вздрогнул, посмотрел на Уззу и тут же поймал её взгляд. Холодный пот побежал по моей спине от того, сколько холода была в её глазах.
— Больно, — наконец ответил я, не глядя на идморку. — Придётся потерпеть.
Та кивнула и медленно протянула мне руку.
— Имя? — спросил я.
— Сталиа.
Я записал имя и символы с браслета, а после надел ей браслет. Сталиа заплакала. Её братья тут же спрятались за мать, и одному из солдат пришлось силой подводить их к столу. Те пронзительно кричали, пока металлические полоски охватывали их тонкие запястья. Вслед за ними начали плакать и другие дети на площади. Понирос четно призывал матерей утихомирить их. Те, крепко обняв своих чад, с ужасом теперь смотрели на нас.
Одна, держа на руках дочку лет двух, попыталась убежать, но её моментально схватили двое солдат. Пока её тащили обратно, она вырывалась и норовила упасть на колени. Одежда её местами порвалась, а босые ноги оказались изранены в кровь.
— Не надо, прошу вас, — кричала женщина, и её крик эхом отражался от стен. — Не мучайте моего ребёнка! Сделайте со мной, что хотите, но не трогайте дочку!
Одним рывком солдат вырвал из её объятий девочку, чьё лицо было мокрым от слёз. Женщина взвыла и повалилась ему в ноги. Цепко схватившись за штанины комбинезона, она подняла искажённое мукой лицо и закричала:
— За что же вы детей подвергаете такому? Отпустите её! Она невинна и неспособна причинить никому вред! Зачем клеймить её, как скот? Неужели у вас самих нет детей или младших братьев и сестёр? Представьте их на этом месте. Неужто вы бы позволили им терпеть такую боль?
Солдат грубо пнул её сапогом, и та повалилась спиной на землю. Схватившись за грудь, она начала судорожно вдыхать воздух, ужасно хрипя. Взгляд помутился, и, когда солдат попытался её поднять, та не устояла на ногах и упала ничком. Её дочка продолжала кричать и вырываться из рук солдата.
— Довольно! — Узза поднялась, и от её резкого движения упал стул. — Девчонку несите ко мне, а эту, — она поморщилась, глядя на лежавшую на земле женщину, — в лазарет. Она явно помешалась. Если помутнение рассудка временное, пусть её приведут в нормальное состояние и возвращают сюда. Если же нет, расстрелять и закопать на кладбище.