И они пошли за миллионами, а я остался с ребятами. А что? Каждый что хочет, то и делает, на то она и есть полная свобода.
Традиции
Я первый за перестройку!.. Вы первый?.. Я второй тогда.
Я считаю, начинать надо с человека. Главное – человека переделать. Но!.. с учетом местных особенностей и традиций. А то опять наломаем дров. Сначала всех под одну гребенку, потом всех в одну молотилку.
Особенности есть везде. У нас вот в районе в субботу днем выйди на улицу, урони сто рублей, отвернись на секунду – нет ста рублей!.. Обычай такой.
Где-то, может, выйди в воскресенье на улицу, брось сто рублей и иди себе там… бутылки сдавать. Обратно идешь – сто рублей на месте лежат.
А у нас в будни выйди в поле, чтобы за версту ни души, положи рубль, отвернись на секунду – нет рубля. И ветра не было. Ни ветра, ни души, ни рубля.
Или такая у нас особенность. Я даже не знаю, есть это еще где-нибудь. У нас в районе, если суют тебе пятьсот рублей за то, за что ты оклад получаешь, то у нас, например, берут. И оклад берут, и пятьсот берут. Не знаю, как у вас, у нас, если ровно пятьсот, берут за милую душу, если не ровно пятьсот – тоже берут.
Где как. В Центре свои обычаи, на Крайнем Севере – другие. Говорят, что даже ландшафт влияет на традиции.
У нас вот в районе такой ландшафт, что в магазине… с черного хода, что не дай, все берут. Все! Хоть пулю в лоб, но с черного хода.
У нас есть и редкие традиции. У нас, если на работе чего-то полно и можно вынести, то не знаю, как у вас, у нас выносят. Даже если нет никакой возможности, все равно стараются вынести.
А где-то, может, человека каленым железом жги, он не вынесет.
У нас, если человек день-другой ничего не вынес, он с ума может сойти. Были случаи. Один так свихнулся, что начал носить из дома на работу. Перепугались все насмерть, не знали: заразно это или не заразно.
Если заразно, то ученые сказали: важно знать, каким путем передается. Если только половым, одна скорость распространения заразы, если только через рукопожатие – другая.
Кстати, выяснилось, что у нас в районе обе эти скорости равны. Еще одна особенность.
Короче, товарищи, у меня душа болит за перестройку, но давайте учитывать местные особенности, хотя бы главные.
У нас вот в районе главная особенность – если что-то тебя лично не касается, то гори оно все синим огнем! А где-то, может быть, гори оно все сизым огнем.
Где как. Давайте все учитывать.
А так я первый за перестройку! Вы первый?.. Я второй тогда. Вы второй?.. Тогда я крайний за перестройку.
Урок истории
– Стыдобище, – выговаривает мне дед, – историю не знать… Собственного народа! Позорище!
– Ни у кого у нас в роду по истории двоек не было, – поддакивает бабушка. – Вперед всего история шла.
– Обормотище! – тянет дед. – Бывало, и на гулянку придешь, первым делом за историю.
– А как же! – отводит глаза бабушка. – За что же еще? За историю сразу.
– Слушай, бестолковище, – говорит дед, – я тебе аккуратно все обскажу. В одна тысяча девятьсот семнадцатом году объявился Ленин. Работал он у Всесоюзного старосты Дзержинского Якова Михайловича.
– Иосифа Виссарионовича, – поправляет бабушка.
– Работал по найму. У Дзержинского на Лубянке была своя контора.
– Дзержинский – конторщик?! – удивляется бабушка. – Он был рыцарь. Прозвище ему – Чистые руки. Очень руки любил мыть. А остальные не мыли вовсе, а он по сто раз на дню мыл. Махнет, бывало, рукой, дескать, расстреливайте без меня, а сам все равно бежит руки мыть.
– Не даст сказать, – раздражается дед. – Прозвище ему было Горячее сердце Холодный лоб… Нет! Наоборот – Холодное сердце, а сам все время в горячке был.
Бабушка крестится:
– Что несет! Тоже родной истории не знает. С температурой-то кто был?.. Троцкий – буревестник.
Дед растерянно моргает.
– А проститутка кто же? – спрашивает он.
– Все, – уверенно и спокойно говорит бабушка. – Проститутки они были все. А главный – Сталин. Настоящая ему фамилия Брежнев Никита Сергеевич. Из цыган. Плясал все.
– Нет, не слухай ее, – предупреждает дед, – пожалуй что брешет она. Ленин был. При нем были ленинцы, настоящие большевики, мечтатели-правдолюбы: Ежов, Ягода, Берия. Их всех победил Горбачев Красное Солнышко. Ласковый очень был, как солнышко, всем все обещал.
– Господи! – всплескивает руками бабушка. – Как же так можно с родной историей?! Взял и переврал все на свете. Обещал все кто? Ельцин.
– Нет! – торжествует дед. – Тут погодь. Ельцин обещал трудности, голод, цены большие. И энтот сдержал свое слово! Но он промахнулся. Он водку запретил пить.
– Запутает ребенка вконец, – пугается не на шутку бабушка. – Кто кому запретил-то?.. Ему самому запретили. Кашпировский Чума Алтыныч. Сказал: тебе с утра не надо… Да там уж пей не пей – ГКЧП пришла.
– Да, – подтверждает и дед, – это вот которые после Чернобыля уроды, они объединились.
– Герои они были, – застывает торжественно бабушка, – почитай-ка Вторую окончательную историю России.
– Враги были, – твердо говорит и дед. – Пьянь последняя. Пропечатано в Третьей неподдельной истории Руси.
– А потом-то? – светится бабушка. – Когда историю переписывали окончательно, нашли, что герои они оклеветанные ни за что ни про что. Всем памятники им мраморные поставили да гранитные.
Дед машет рукой:
– Когда после Окончательной была Великая перепись истории, памятники посносили – докопались в архивах, что змеи они. Всплыло, что и Горбачев-то – шпион английский. Звали Маргарит Тэтчер.
– Белены ты объелся, – говорит бабушка, – не иначе. Почитай Четвертую Правдивейшую историю России. Что там сказано?
Они спорят, какая история России вернее – Бесповоротная пятая или Неподдельная Окончательная шестая, а я под их спор засыпаю.
В дреме мне весело, потому что двойку я получил за прогул, а урок я выучил назубок по учебнику «Четырнадцатая Разумная Наиправдивейшая история России».
Ленин – это который у Белого дома носил бесплатно бревно и тем бревном нечаянно придавил Гайдара. С этого и рынок пошел.
А потом во сне я скакал на белом коне с черной гривой по Красной площади, а навстречу мне, улыбаясь и намыливая на ходу руки, торопясь, шел друг всех детей Лаврентий Павлович Ульянов.
Россия на приеме у врача
– Что вас привело ко мне, матушка Россия?
– Да что же, батюшка, я уж измучилась. Не знаю, кого и слушать. Энтот клялся: к 2000-му выздоровишь, усе у тебе будет. Энтот божился: за пятьсот дней на ноги поставлю. Теперь заладили: шоком надо. Не молода я уж шоком-то.
– Ну какие ваши годы. С питанием как у вас? Аппетит когда приходит?
– А глаза откроешь, батюшка, уж он тут – пришел.
– Стул частый?
– Как, милостивец?
– По большому часто ходите?
– Где ж мне часто? Как кредит или гуманитарная помощь придут, так и схожу.
– Спите крепко?
– Нет. При царизме спала… в темноте-то. А щас все перед глазами светлое будущее, ну и пялишься на него всю ночь.
– Сны снятся?
– Один, батюшка. Будто ноги вытянула, руки сложила и лежу при дороге где-то. То ли к церкви шла, то ли к рынку переходила.
– Анализы регулярно сдаете?
– Нет, батюшка, как их сдашь?
– Что же мешает?
– Воруют.
– Анализы?!
– Так все. Отвернешься на секунду – ни анализов, ни горшков.