Здесь, высоко в горах на краю света, каждый шаг означал риск для жизни, а санаторий находился в самом отдаленном уголке смертоносного тупика. И никто со времен давних и темных не удосужился задаться вопросом: зачем надо было забираться так высоко в горы и так глубоко в холод и запустение, чтобы изолировать туберкулезников, которые ничем не заразнее других, ведь жертвы проказы и чумы бродили по всей стране, как и больные так называемой горячкой, хотя, по правде говоря, эти болезни придерживались своего сезона и своего ареала распространения. Никто не помирал, дотронувшись до туберкулезника или встетившись с ним взглядом. Принцип заражения все еще не изучили как следует, но человек-то умирает не от того, что болеют другие, а от того, что заболевает он сам. В конце концов, тут ничего не попишешь: в разные времена появляются свои страхи, и в какой-то момент туберкулезу выпала доля нести знамя самой страшной болезни, наводящей ужас на население. Колесо жизни вращалось, приходили новые грозные беды, опустошая цветущие регионы и заполняя их кладбищами, а затем отступали, а санаторий стоял все там же, удивляя своей окаменелой вечностью; сюда продолжали посылать чахоточных и других легочных больных, вместо того чтобы дать им умереть в родном доме или недалеко от него, среди страдающих прочими болезнями. Там туберкулезники угасали бы естественно, окруженные заботой близких, но вместо этого их выпихивали на вершину мира, где они умирали позорно, изводимые холодом, голодом и плохим обращением.
Бывало, начисто исчезали целые караваны – люди, животные, товары. Иногда солдаты, мобилизованные для их защиты, сбегали, а иногда и нет; после нескольких дней поисков охранников находили на дне какого-нибудь ущелья – с перерезанным горлом, искалеченных, наполовину изъеденных стервятниками. Но от ружей не оставалось и следа. Никто не говорил прямо, но некоторые намекали, что караван пошел по запретному пути и нарушил границу. Так считали старики, и взгляд их при этом был очень выразительным. «А откуда такие сведения?» Тотчас атмосфера накалялась; старики тушевались, словно сболтнули лишнего, а молодые вдруг резко настораживали уши. Мысли у них в голове бились так громко, что их можно было услышать издалека: «Запретный путь!.. Граница!.. Что за граница, какой еще запретный путь? Разве наш мир не вмещает в себя все сущее? Разве мы не можем везде чувствовать себя как дома благодаря милости Йола-ха и Аби? К чему нам пограничные столбы? Кто-нибудь объяснит?»
Новость о пропаже каравана погружала санаторий в оцепенение и подавленность; пациенты прибегали к самобичеванию, согласно обычаям своих регионов: бились головой о стену, раздирали себе грудь, выли смертным воем, – подобное событие было губительной для верующих ересью. Какой же еще мир может существовать за так называемой границей? Найдется ли там хоть лучик света и хоть клочок земли, способный удержать божье творение? В какой здравый ум придет идея покинуть царствие истинной веры ради небытия? Только Вероотступник мог внушить подобную мысль, или же макуфы, пропагандисты Великого неверия, эти-то способны на всё.
Неожиданно такое событие превращалось в дело государственной важности и спешно сводилось на нет. Утерянный груз, будто по мановению волшебной палочки, богато компенсировался лакомствами, дорогостоящими лекарствами и эффективными талисманами, и недавняя история полностью рассеивалась, не оставив даже отголосков эха; более того, очень быстро создавалось стойкое убедительное впечатление, что ничего такого досадного вовсе не случалось. Предпринимались переводы на другую работу, происходили аресты и исчезновения, но никто ничего не замечал, так как всеобщее внимание отвлекали чем-нибудь другим: еще не все горящие угли потухли в царстве, и в различных церемониях недостатка не было. Убитых охранников повышали до ранга мучеников; из сообщений ФН через надиры (электронные стенгазеты, установленные во всех местах страны) и сеть мокб, где молились девять раз в день, люди узнавали, что конвоиры с честью пали смертью храбрых на поле боя во время героической битвы, представленной как «мать всех сражений», равной всем реальным и воображаемым сражениям, которые случались ранее и случатся в грядущие века. Иерархии среди мучеников не было, как не было пока конца Великой войне, который наступит в тот момент, когда Йолах сокрушит Балиса в соответствии с Обещанием.