– Если бы ты приблизился к границе в таком виде, как сейчас, – говорил Дядя, – тебя бы моментально развернули. Как и всех нас. Европейцы болтают о рабочих местах, экономическом давлении и росте населения, но правда в том, что мы им не нужны, потому что мы разные. Их вполне устраивало править нами на протяжении столетия или двух, но теперь, когда мы правим собой сами, они не хотят видеть нас на улицах своих городов.
Хотя отверстие в потолке закрылось, пока он спал, в одной из стен комнаты появилось другое. Оно было довольно высоким, и когда он присел, то смог в него втиснуться. Оно вело в узкий туннель, который постепенно поднимался и спустя несколько минут усилий заканчивался на склоне холма.
Дауд вышел из туннеля и увидел, что снаружи идет дождь. Шквалы сильного ветра мешали обозрению. Он посмотрел на часы и обнаружил, что с тех пор, как он положил руку на машину, прошло четыре месяца. Наступило другое время года. Он словно совершил путешествие во времени.
– Отправляйся в какую-нибудь европейскую глушь и создай условия для нас, – сказал ему Отец. – Когда ты пройдешь процедуру, мы отправим кого-нибудь другим путем, чтобы подготовить для тебя новые документы, удостоверяющие личность. Когда ты будешь готов, мы отправим других. По одному, два, три за раз. Если мы будем на них похожи, то сможем беспрепятственно между ними находиться. А если мы сможем между ними находиться, то сможем найти путь, ведущий к власти.
– Мы произведем изменения, – говорил Дядя. – Касательно народов Юга была допущена большая ошибка, и теперь народы Севера отгородились от нас стеной. Мы это исправим. Это может длиться поколение, а то и два или даже три. Но мы снова откроем границы, и наш народ будет свободен.
Дауд достал из рюкзака телефон, отправил Дяде сообщение, что все в порядке, изменения произошли, и под дождем начал спускаться по склону, чтобы найти себе работу в этом новом мире.
Дезирина Боскович
А вот и потоп
Бабушкина судебная повестка придет в первую неделю марта. Мы ее ждали, но, похоже, дело обещает выдаться серьезным.
Бабушке восемьдесят один год. Она не всегда понимает, что происходит в мире, но разбирается в судебных процессах. Ей нравится сидеть в своем кресле-качалке и смотреть на заседание суда. Иногда она что-то кричит, на кого-то ругается или невнятно бормочет, обращаясь к экрану. Но в основном она просто качается в кресле и смотрит. Ей нравятся рассказы подсудимых. Она говорит, что они напоминают ей о лучших днях.
Текст повестки вспыхивает одновременно на каждом экране в квартире: «Народ против Хейли Уилсон по обвинению в преступлении против человечества».
– Это будет отличное дело, – горячится бабушка. – Вот увидите. Они все увидят! Ублюдки. Я им покажу.
Моя мама закатывает глаза, берет пульт и переключает текст повестки.
– Хорошо, мама. Ты им покажешь, – говорит она и возвращается к своей игре.
Мама живет с бабушкой пятьдесят четыре года. Вероятно, она не может дождаться, когда та умрет.
– Я стану знаменитой! – восклицает бабушка. – Вот увидите!
– Вряд ли, бабушка, – говорю я. – Мало кто попадает на популярные шоу. Большинство залов судебных заседаний за одну передачу принимают только нескольких зрителей.
– Почему, черт возьми, нет? Знаешь, я так же важна, как и все. Я совершила столько же, сколько многие самозванцы.
– Преступлений против человечества? – спрашивает мой муж Арнав с кухоньки, где готовит обед для семьи.
– Да, преступлений против человечества. Знаете ли, я выполнила свою часть работы, чтобы вывести из игры этих «диписов». Я даже застрелила нескольких. Тогда у нас еще были винтовки AR-15!
– Я просто не хочу, чтобы ты питала напрасные иллюзии, – говорю я. – Большинство залов суда попросту скучны. Ничуть не похожи на те, что ты видишь по телевизору.
Бабушка фыркает, все так же полностью игнорируя меня, и ищет свое любимое судебное шоу.
Мы с Арнавом переглядываемся и закатываем глаза. И к чему эти попытки?
То, что нужно для жизни в квартире на 90 квадратных метров с четырьмя поколениями твоей семьи: если вы начинаете ссориться всякий раз, когда злитесь, то крик никогда не прекратится, – поэтому лучше почаще закатывать глаза.
– Постарайся, девочка, – бормочет бабушка экрану, на котором по залу суда мечется еще одна восьмидесятилетняя бабка, пытаясь разъяснить детям то, что они никогда не поймут.
Через несколько дней происходит очередная атака группы «ДисПер»[7].