Во-первых, самыми радиоактивными объектами в Зоне, как правило, являются именно большие массы железа.
Во-вторых, именно они, массы железа, чаще всего накапливают заряды различных патогенных энергий, которыми с легкостью одаривают случайного прохожего — да так, что от него подчас только прямая кишка остается.
Ну а в-третьих, точно у нас по курсу, между двумя рядами железных опор, серели три красноречивых пятна. Это были трупы сталкеров, которые полегли здесь буквально вчера — в противном случае от них не осталось бы даже пятен.
Увы, Борхес придерживался собственной концепции.
Удовлетворившись пятью бросками гаечек, он нагло попер прямиком на трупы, не обращая внимания на космы ржавых волос, с которыми расходился то и дело в считаных сантиметрах.
Вторым пошел я.
Третьим — Костя. Походка его была легка и беспечна как никогда.
Все шло на удивление гладко.
Так гладко, как не бывает.
А посему дальнейшие леденящие кровь события я воспринял почти с облегчением.
Мы уже преодолели сто сорок шагов из двухсот, отделяющих нас от ближайшего входа в административный корпус, когда с напряженным звоном что-то лопнуло у нас над головой.
Батарея фарфоровых изоляторов, снежно-белых, несмотря на пережитые годы, сорвалась со своего крепления и сорокапудовой гранатой рухнула на землю в четырех шагах от Борхеса.
Упала она с совершенно неестественной быстротой, явно под воздействием гравитационной аномалии. Изоляторы лопнули с такой силой, что их килограммовыми обломками и Борхеса, и Костю отшвырнуло на метр назад.
А вот в меня куски изоляторов чудом не попали. Может, потому что я помолился в вертолете?
Тем временем фарфоровые бомбы начали сыпаться одна за другой.
Бабах! — жестяной лист ответил гонгом на падение фарфорового метеорита.
Б-бамс! — фарфоровая катушка в щепу раскрошила трухлявый пень, некогда бывший любимой яблонькой инженера подстанции товарища Борщовой.
Б-бух! — еще три изолятора вонзились в сухую землю.
Я встал как вкопанный и задрал голову вверх — нет ли надо мной изолятора? К счастью, его не было. А вот над Тополем…
— Костя! Беги вперед! — заорал я.
Я прямо-таки воочию видел, как белая дура отрывается от металлической петли и несется к земле, точнее, к башке моего лучшего друга.
Через секунду так и произошло. Но, к счастью, Костя был послушным мальчиком и всегда слушал папочку.
— Хренасе, звездопад! — воскликнул Тополь, промчавшись вперед шагов двадцать с изумительной быстротой и только затем остановившись.
Судя по голосу, он находился в состоянии переосмысления основных жизненных ценностей.
Тем временем Борхес, который, как мне стало ясно чуть позднее, прокачивал ситуацию еще быстрее, чем я, схватил меня за руку и потащил в направлении, полностью противоположном Костиному.
— Эй, ты куда?! — попробовал ерепениться я.
— Подствольник заряжай! — прошипел Борхес, не ослабляя свою железную хватку.
Тополь тем временем тоже догадался, к чему тот клонит. Поэтому он без лишнего напоминания сорвал с плеча трубу одноразового РПО-2 «Приз» (этим ручным огнеметом нас пожаловал лично полковник Буянов).
Что же имеет в виду наш проводник, я сообразил только тогда, когда очередной изолятор по какой-то мультяшной траектории обогнул одну из опор и, едва не размозжив мне голову, брызнул фарфоровой шрапнелью, разбившись о кирпичную стену.
Полтергейст! Нас атаковал сильнейший полтергейст! Моя самая нелюбимая — потому что абсолютно непредсказуемая — аномалия. Или аномальный монстр. Называйте это загадочное явление как хотите.
В числе прочих подлых и опасных свойств полтергейст, заметим, при свете дня практически невидим. Но умница Борхес смог засечь его по сполохам в темных оконных проемах мастерской.
Засечь полтергейста смог и Тополь.
Споро, профессионально прицелившись, он выпустил реактивную гранату из «Приза» точнехонько в третье с краю окно мастерской.
Внутри шарахнуло так, что враз запылали все оконные рамы. Что значит зажигательно-термобарический боеприпас!
Получив столь недвусмысленное целеуказание, я тут же выстрелил из подствольника. Увы, моя чахлая гранатка прошла мимо окна. Разорвавшись на стене, она смогла лишь вырвать пару кирпичей и изрядный шмат штукатурки.
Борхес оказался точнее и положил свою осколочную гранату из подствольника внутрь здания.
Там, во глубине сибирских руд, раздался такой невероятный грохот, словно обрушился тысячетонный мостовой кран. Которого, разумеется, внутри мастерской и в помине не было.
— Все. Слинял полтергейст, — с уверенностью сказал Борхес, беспечно поднимаясь на ноги и оборачиваясь к нам.
— Откуда уверенность? — спросил Тополь.
Он, не меняя позы, продолжал целиться с колена в окно мастерской из подствольника.
— А слышал как шарахнуло? — отвечал Борхес. — Так полтергейста в землю уходят. Напугали мы его, красаву.
«В землю ушел? А мне о таком даже слышать не доводилось. Вот уж век живи — век учись», — пронеслось у меня в мозгу.
— Пойдем покажу, если не веришь, — словно бы прочтя мои мысли, предложил Борхес.
Обогащать свои знания о Зоне никогда не поздно. И мы с Тополем, как два теленка за коровой, потащились за проводником. Благо, это было по пути.
Дырища в земле впечатляла.
Она походила на воронку от обычного артиллерийского снаряда, на дне которой располагалась артезианская скважина, пробуренная при помощи сверхтяжелой кумулятивной мины. В толщу земли уходил шурф диаметром полметра, чьи края были неравномерно оплавлены и, кстати сказать, изрядно фонили, судя по тревожному писку счетчика Гейгера на моем детекторе аномалий.
— Этот матерый был, — со скрытым уважением в голосе сказал Борхес. — Обычно-то они меньше. Канал в земле оставляют такой, что теннисный мячик не пролезет.
— Сойдемся на том, что это был полтергейст-патриарх, — резюмировал я. — Сойдемся — и пойдем в административный корпус. Потому что десантура на вертолетах нас ждать не будет.
Костя и Борхес молча согласились со мной. На случай опоздания к вертушкам ни у кого из нас плана не было.
Да и быть не могло. Опоздание к вертушкам означало автоматическое расторжение нашего контракта с полковником Буяновым. И помимо очевидного — упущенной выгоды — обещало такое обострение отношений с нашими анфоровскими чудо-богатырями, что выйти из Зоны со своим честно заработанным хабаром мы скорее всего никак не смогли бы.
Мы подошли к директорскому кабинету и остановились возле двери.
Ключ, я это помнил, лежал на небольшом карнизике над притолокой.
Пока Костя крутил ключом в разболтанном замке, я напряженно прислушивался — но ни шороха, ни звука из комнаты не доносилось. И это из комнаты со щенком! Который должен скакать, скулить, тявкать, скрестись и еще тысячей разных способов радоваться приходу хозяев. И пусть он, глупенький, пока не знает, что мы хозяева, и даже, возможно, не узнает нашего запаха (а впрочем, как нас унюхаешь — на нас ведь гермокостюмы!), он все равно должен радоваться тому, что его вынужденное заточение подошло к концу.
Ну и конечно, тревожные мыслишки шевелились в моей голове вовсю.
«А что, если полтергейст его замучил?»
«А что, если тушенка, которую мы оставили, оказалась какой-то… испорченной, или вообще ядовитой, для щенков неподходящей?»
«А вдруг какой-то зомби по водосточной трубе забрался на третий этаж, высадил стекло и употребил нашего Капсюля, жирненького и по-щенячьи счастливого, вместо завтрака?»
Наконец мы вошли, держа оружие на изготовку.
Я осмотрел комнату, в которой царил страшный, даже по меркам жилых помещений Зоны, кавардак. Было видно, что Капсюль мстил всему миру за вынужденное одиночество.
Бывшее кожаное директорское кресло было разгрызено на мелкие клочки — кучи синтепона и дерматина высились то тут, то там.