Для полноты картины следует упомянуть 23-мм автоматические пушки в подвесных вертолетных контейнерах УПК-2000. Эти внушительные стволы использовать для ведения огня по супостату было и вовсе невозможно — для начала следовало взлететь и осуществить грубую наводку пушек поворотом корпуса винтокрылой машины.
В общем, практически ценный в той ситуации крупнокалиберный пулемет был у нас ровно один — «Корд» на сошках.
Но чтобы ввести его в действие — развернуть, как говорят военные, — требовалось как минимум зарядить его патронной лентой.
В нормальных условиях и для хорошо тренированного расчета — всех делов на полминуты. Но разве наши условия можно было назвать «нормальными»?
Ефрейтор Валенков, второй номер пулеметного расчета, был ранен еще до того, как успел откинуть сошки «Корда».
На его счастье, ранен не прямым попаданием «болта» (что стоило бы ему как минимум оторванной конечности), но лишь дробью мелких осколков, выбитых вражеской пулей из массивного цинка с пулеметными патронами. Но все равно Валенков был выведен из строя сильным кровотечением — им тут же занялся фельдшер. Тогда я еще не знал, что его фамилия Серов.
Но хуже того! Доселе невидимые нападающие четко вскрыли возню пулеметного расчета и немедленно сосредоточили огонь на нашей небогатой матчасти. Так что скоро разворачивать на позиции стало уже нечего — наш героический «Корд» был пробит сразу в трех местах. В том числе в районе казенника…
Костя, имеющий больший боевой опыт, чем я, и оценивший всю безнадежность нашего положения быстрее меня, закричал в микрофон:
— Надо отходить на территорию Подстанции! Здесь мы видны как на ладони!
— Нет возражений, — отозвался майор Филиппов. — Но ваш коллега Борхес только что уверял, что под бетонной стеной очень опасно!
— А здесь разве нет? Думаю, когда Борхес это советовал, он не представлял, как нас здесь прижмут! — распаляясь, выплюнул в микрофон Тополь.
— И что же делать?
— Гос-споди… Герметизировать защитные костюмы — и быстро за мной!
С этими словами Тополь технично пополз к тому самому пролому в бетонной стене, где билась молниями аномалия «электра».
Скорее всего этот безумно оригинальный маневр — отступление под огнем противника — стоил бы нам очень серьезных потерь. Выражаясь менее литературно, но более доходчиво — отстрелили бы вашему Комбату лучшую половину его бывалой задницы.
Но тут самый настоящий подвиг совершил украинский пилот-вертолетчик — командир экипажа той самой вертушки, у которой Выбросом пожгло авионику.
Вместо того чтобы начать отход из-под огня вместе со всеми, он резко запрыгнул в кабину и запустил вертолетные двигатели с обычного искрового зажигания (что значит отечественная, дубовая техника — чтобы взлететь, ей по-прежнему на фиг не нужна никакая утонченная авионика!).
Подлые наши враги сразу же обстреляли кабину ожившего и бодро затарахтевшего вертолета. Но на наше счастье на директрисе стрельбы крутилась свежая «птичья карусель». Так что ни одна из пуль по назначению не попала, подкрученная мощным гравитационным вихрем и уведенная в сторону ровно настолько, чтобы пройти от остекления кабины в полутора метрах…
Турбины Ми-17 тем временем набрали достаточные обороты. Машина, оторвавшись от земли, быстро взмыла примерно на высоту девятиэтажки и развернулась остекленной мордой в направлении противника.
Отважный капитан ВВС, будучи лишен возможности задействовать сожженную Выбросом электронную аппаратуру сканирования передней полусферы и прицеливания, был вынужден стрелять «на глазок». И более того — практически наугад! Поскольку засечь врагов даже по вспышкам выстрелов было при свете дня не так легко. А если они пользовались гауссовками — то и невозможно!
В четыре глотки заорали 23-мм автоматические пушки ГШ-23, засыпая гребень холма на юго-востоке градом смертоносных снарядов.
Затем летчик, похоже, что-то углядел, потому что перенес огонь на пятнадцать градусов западнее и теперь пушечные очереди взялись перемалывать в щебенку остатки панельной многоэтажки на окраине Припяти.
Не думаю, что он попал хотя бы в одного из снайперов. Но, выражаясь армейским языком, смог временно подавить снайперский огонь.
Оно и неудивительно. Попробуй-ка прицельно посылать свои «болты» на километр из четырнадцатикилограммовой гауссовки, если вокруг тебя рвется по восемнадцать снарядов в секунду, поднимая такие тучи пыли, будто с небес роняют груженные цементом «КамАЗы»!
Стоило обстрелу прерваться, как все мы перепуганными зайцами рванули под прикрытие бетонного забора Подстанции.
Уже в который раз черт оказался не так страшен, как его рисуют.
Под забором, конечно, обнаружились залежи жгучего пуха, две жарки и одна электра. Причем электра тут же разрядилась на автомат в руках у рассеянного рядового Герсёнка.
К счастью, защитный костюм бойца выдержал — электра была молодая и неопытная. А вот рассеянности у Герсёнка поубавилось — до самого конца нашего героического рейда он ходил, поминутно озираясь и проверяя болтами всё, что только можно, включая воздух.
— Что-то никак мы с этой Подстанции не уйдем, — простонал Тополь. — Прямо проклятое место какое-то.
— Тут, наверное, артефактов новых Выбросом понарожало… — с мечтательной интонацией заядлого грибника сказал Борхес. — Может, и уходить смысла нету…
— Ты на что это намекаешь? — угрюмо спросил я.
— Я? Не намекаю, а постулирую. Я мог бы, пока суд да дело, прошвырнуться по Железному Лесу, «пустышек» подсобрать, «золотых рыбок»…
Я собирался было вспомнить анекдот про еврея, которого спросили, чем он будет заниматься, если вдруг станет царем, когда в наушниках зазвучал хриплый голос майора Филиппова.
— Скажите, товарищ проводник, — Филиппов обратился к Борхесу, — а ведь «золотая рыбка» — это мощный гравитационный артефакт, существенно облегчающий вес рюкзака, верно?
— Ну… Как бы да, — согласился Борхес.
— Скажу без обиняков: нам нужно столько «рыбок», сколько вы в состоянии раздобыть. Поскольку транспорта у нас теперь нет, а задание никто не отменял.
— То есть вы хотите сказать, что желательно, чтобы я собрал для вас «рыбок»?
— Что значит «желательно»? Это приказ! — отчеканил майор Филиппов.
Борхес с какой-то женственной покорностью пожал плечами, достал детектор аномалий и, ступая как сапер по минному полю, пошел вдоль опор ЛЭП в направлении своих грибных мест.
Хотя мы больше не находились под прицельным огнем гауссовок, любого из нас по-прежнему могли уложить наудачу — типовой советский бетонный забор легко пробивался крупнокалиберными пулями даже на таком расстоянии. А в том, что за нас взялись всерьез и, разделавшись с вертолетом, начнут методично, залпами, дырявить плиту за плитой, я не сомневался.
Но, понятное дело, вначале — вертолет!
Теперь, когда он болтался на высоте метров сто, по-прежнему плюясь огнем, птичья карусель его больше не прикрывала. Так что снайперы быстро пристрелялись по брюхатой машине и вот уже пробитое бронестекло хлынуло вниз раскрошенным леденцом.
— «Сокол-2»! «Сокол-2»! — Майор попробовал вызвать летчика. — Если слышишь меня, дай координаты целей! Сейчас главное — координаты целей!
Я был в непонятках: «А зачем ему координаты целей? Все равно мы их достать ничем не сможем! Расстояние слишком большое!»
К счастью, связь в этом конусе работала. И вертолетчик ответил майору практически мгновенно:
— Здесь «Сокол-2»! Целей восемь… Распределены веером… Диктую координаты… Восемнадцать… Восемьдесят пять… А.
— Молодец! Умница! — обрадованно воскликнул майор Филиппов. — А теперь садись, да побыстрее… Ты свое дело сделал!
Но «Сокол-2» ответить не успел — там, где только что висел его вертолет, вспух шар оранжевого пламени. По-видимому, у распределенных веером целей в арсенале сыскалось что-то посущественней гауссовок…