Мы со Степаном немного поотстали. Мне никак не терпелось узнать, как же это Степану удалось провести экспресс-лабораторию. Ведь я точно знал, что номер был липовый.
Степан, похоже, угадал мой вопрос.
— Балбес он, этот капитан, — тихо сказал он. — Я полчаса угрохал, чтобы аккуратно отодрать от номеров грязь, перекрутить их на другие, а потом снова размочить грязь и наляпать на место. Но она, зараза такая, никак не хотела сохнуть! Пришлось ее сушить феном.
— Я бы до такого ни в жизнь не додумался. Я имею в виду, заново заляпать грязью. Могу себе представить, какой у тебя был дурацкий вид, когда ты с феном скакал вокруг номеров, придерживая сползающую с них грязь, — еле слышно хохотнул я.
— Да уж, — согласился со мной Степан. — Видок еще тот был.
— А если бы он полез проверять, откручивал ты саморезы или нет? Должны же быть у них какие-то методы для определения свежих царапин от отвертки.
— Должны. Но я шляпки саморезов на всякий случай состарил. Химически, — пояснил мне Степан, не вдаваясь в подробности. А я не стал уточнять. В химии я абсолютный профан, даже, скорее, ноль. Да и ни к чему мне это знание — голову еще всякими глупостями забивать.
— Умно, — только и сказал я. И замолчал.
Капитан в раздумье застыл у калитки дома, в котором обитал Самсон. Он долго топтался, не решаясь отворить ее и вглядываясь в скрытый кустарниками широкий двор с садом, огородом и видневшейся за деревьями в дальнем углу двора крышей сарая, вернее, хлева. То ли капитан побаивался присутствия собаки, которой не видел — почему бы в собственном доме не быть собаке? — то ли еще что ему на ум пришло. Только колебания его походили на неуверенность и страх увериться в окончательном крахе столь многообещающего громкого дела — таковым капитан наверняка полагал это «простое» дело, выезжая на поимку преступников. И, разумеется, ему слышались фанфары, гром литавров и мнились бурные рукоплескания и «рукопожимание» начальства. Может, еще премия за поимку опасных преступников. Но его мечты нашими со Степаном стараниями развеивались, будто утренний туман под жаркими лучами солнца. И это выходило похуже кусачей собаки…
А может, его терзали совсем иные сомнения, недоступные моему пониманию как человеку, далекому от службы в полиции.
Собравшись с духом, капитан все же тронул калитку пальцами и толкнул. Калитка приветливо распахнулась, будто приглашая войти незваных гостей. Капитан с сержантом так и поступили.
Войдя, капитан опять прислушался, но все было тихо. Теперь я был уверен, что угадал насчет собаки. Капитан между тем прикрыл калитку и присел рядом с ней на корточки, придирчиво оглядывая новые петли и еще блестящую сетку-рабицу, опутавшую дверь калитки. Сетку удерживали вбитые в доски и загнутые колечками гвозди — тоже новенькие. Ага, проверяет, была ли калитка выломана!
Мы со Степаном молча наблюдали за действиями капитана, стоя у самой калитки со стороны улицы. И когда тот, наконец, выпрямился, досадливо сводя брови на переносице, сделал несколько снимков планшетом и что-то внес в протокол осмотра, мы тоже вошли во двор.
— Где находится свинья? — хриплым голосом произнес капитан.
— Прошу за мной, — сказал я и прошел вперед, двигаясь в сторону хлева. Капитан с сержантом потянулись следом. — Во-он в том хлеву, — указал я пальцем.
— Я понял, — проворчал в ответ капитан. — А где хозяева?
— Хлева? — уточнил я.
— Этого дома!
— Должны быть здесь. Я их сейчас позову, — ответил ему Степан и припустил к крыльцу двухэтажного дома, облицованного плиткой, имитирующей кирпичную кладку.
Между тем мы приблизились к хлеву, двери которого были отворены настежь. Из его нутра доносились шум не совсем понятной возни и то ли хрюканье, то ли уханье.
— Прошу! — предложил я капитану, указывая на дверной проем, казавшийся заполненным густой чернотой из-за яркого солнечного света. — Только эфорамку снимите на всякий случай. Мало ли что.
— Лучше вы первым, — повел плечами капитан, будто почувствовал дуновение леденящего кожу ветерка, но коммуникатор все же стянул головы, выключил и сунул за пазуху от греха подальше.
— Без проблем! — я засунул руки в карманы и вошел в двери. — Здоров, Самсон!
— Хрю! — довольно отозвался боров, лежавший на правом боку в углу сарая на внушительной охапке сена. Сено было застелено чистой, в синюю и белую полоску тряпицей.