— Тетивы, — подсказал я, обгрызая ноготь на большой пальце правой руки.
— Да, спасибо. Индеец злился, вы со Степаном давали советы, а араб с японцем смеялись. А потом…
— Ну! — приподнялся я со стула.
— Да что вы так переживаете? Ничего страшного ведь не случилось.
— Знаешь, если ты сейчас же не расскажешь все до конца, страшное случится.
— С вами?
— С тобой!
— Грубый вы человек, господин Васильев, — обиделся квадрокоптер.
— Рассказывай! — рявкнул я, вскакивая со стула.
— Индеец разозлился окончательно, вскинул лук и выстрелил…
— В китайца! — задохнулся я от догадки.
— Нет, он выстрелил в шишку.
— Уф-фу, — я с глубоким облегчением провел пальцами по лбу. — Но при чем тут японец?
— Индеец думал, что целится в шишку, а на самом деле это было пчелиное гнездо. Большое и круглое. Ведь на дубах не растут шишки! И это гнездо упало японцу на голову.
— А японец? Что он?
— Ничего такого, только пчелы его немного покусали. А поскольку пчелы набросились на всех вас, то вы всей толпой побежали к реке.
— Зачем?
— Спасаться от пчел. Только араб плавать не умел.
— Утонул? — я почуял, как противный холодок ползет по спине.
— Да нет, самогоном отпоили и салом натерли.
— Салом?
— Ну да. Араб был весь бледно-синий и дрожал от холода, а вы сказали, что сало плохо пропускает тепло.
— Ну хоть все живы?
— Честно говоря, я не в курсе. Как раз после этого мне навернули бутылку на объектив.
— Мда, дела, — я, стыдливо отводя глаза, помял подбородок.
— Кстати, господин Васильев, вы не могли бы убрать с моего объектива горлышко.
— Горлышко? — я повнимательнее пригляделся к дрону и только сейчас понял, что мне казалось в нем странным. — Ох, прости! — я протянул руку и освободил объектив несчастного аппарата от отбитого бутылочного горлышка. — Чес-слово, я не нарочно.
— Спасибо! — дрон удовлетворенно повращал объективом. — Вроде все в норме.
— А разбил бутылку… это тоже я?
— Нет, я сам. На столб в темноте наткнулся. Знаете, это форменное издевательство над разумом, пусть и искусственным. Я понимаю, что вы его не жалуете, но это уже явный перебор.
— Это да, — промямлил я и пристыженно почесал затылок. — Нужно узнать, как там остальные.
За моей спиной пистолетным выстрелом хлопнула дверь.
— Живой!
Я вздрогнул и медленно обернулся.
В дверях, растопырив руки и упирая их в дверной проем, стоял встрепанный Степан. Рубаха расхлестана, помятое лицо в пчелиных укусах.
— Слава богу! А я как проснулся, так и вздернуло меня: как ты там?
— Нормально, — я поднялся со стула. Смотреть в глаза Степану было как-то неловко. — Ты как?
— Бывало и хуже.
— Да уж… А остальные?
— Остальные еще спят. Я ведь как очухался сегодня, так вспомнить никак не могу, ты с нами от реки шел или остался там. Уф-ф, обошлось.
Степан прошел к столу и тяжело опустился на стул.
— Дали мы вчера жару, — он помотал головой.
— Это да. Зато гостям твоим будет что вспомнить.
— Неудобно получилось. И самое противное, я никак вспомнить не могу, что делали, когда пришли домой. Ян с Асланом еще что-то пытались Матвею втолковать, будто им какой хитрый план новый явился.
— Кому-кому?
— Матвею. Наш рабочий интеллект. Боюсь, как бы эти двое чего не натворили.
— Что за план?
— Честно говоря, не помню. Что-то такое вертится в голове, но никакой конкретики, — Степан заметил стоящую на столе банку с рассолом, поднял ее одной рукой и припал к широкому горлышку. Кадык на его бычьей шее неистово заходил вверх-вниз. — У-ух, хорошо! — произнес он, грохнув банкой об стол. Я с завистью осознал, что выглядит он гораздо бодрее меня: и лицо почти в норме, и глаза не мутные, если только чуть-чуть. Здоровый он, Степан — деревенский бугай.
— Ты извини, — сказал я.
— За что это? — непонимающе повел бровями Степан.
— Мало ли. Я тут уже понаслушался о вчерашнем.
— Глупости все это. Ну, оттянулись ребята разок по полной.
— И часто вы так… оттягиваетесь?
— Да нет, не очень… Почти никогда… Хорошо, ни разу! И нечего на меня так смотреть! Ты-то уж точно ни при чем. Взрослые люди — сами должны знать, когда нужно остановиться.
Я немного повеселел. Внутренне.
— В любом случае я бы на твоем месте поспешил поинтересоваться, что замудрили те двое. Может, еще есть шанс все отменить. А может, и вовсе не стоит беспокоиться. Ну чего в самом деле можно придумать и воплотить жизнь по мутному делу.