Чем тоньше чувствует экстрасенс других людей, тем больше таких историй он набирает просто от одного прикосновения.
Возникает законный вопрос – а на фига мне чужие болячки, у меня своих хватает. Многие, изначально наделенные такими способностями, просто их у себя закрывают, говоря «я больше не хочу это слышать, это слишком больно». Особенно часто так бывает у детей, которые просто больше не могут сострадать проблемам взрослых – при смерти члена семьи, при разводе, при жестокости и несправедливости, на которую так богата наша повседневная жизнь. Для многих чужая боль звучит как мучительная музыка, которую мама /папа/ сестра всегда носит с собой. Тебе мама что-то говорит, а ты вместо ее слов слышишь один и тот же навязчивый пугающий мотив. Кто-то чувствует человека как аромат – вместе с какими-то гнилостными, тухлыми нотами. Или запахом гари, или гноя. Это тоже бывает чрезвычайно мучительно, особенно если этого человека ребенок любит всем сердцем. Многие дети говорят, что видят человека, за которым идет его душа – и плачет. Причем душу описывают как несколько измененную копию самого человека.
Почти всегда для чувствительных людей, а тем более для детей и подростков, это слишком тяжело – и многие дети принимают решение больше не чувствовать. Потому так немного взрослых людей «со способностями». Мы закрываем себе природный талант, неотъемлемое свойство каждого человека видеть и чувствовать энергию, читать состояние окружающих, видеть их ауру и одним прикосновением или совместной молитвой лечить себя и других.
Плотно перекрыв себе это в детстве, мы потом удивляемся чужим способностям и просим, а чаще всего требуем у них совета.
Но это выглядит чрезвычайно глупо для видящего, потому что все люди «видят» и «чувствуют». От природы. Многие просто не дают себе труда это осознавать. Тогда чему тут можно научить? Просто вспомнить, как это делалось.
Как эти способности повлияют на дальнейшую жизнь детей? Нормально ли с ними жить? Я, конечно, необъективна, но я бы побоялась «отбивать» такие способности у ребенка, оставить человека без интуиции. Это все равно что надеяться, что о нем всю жизнь и каждую минуту будет заботиться кто-то другой, взрослый, умный и вездесущий. Интуиция – голос Вселенной, Бога, ангелов-хранителей или чего-то еще, во что вы верите. Не уметь прислушиваться к интуиции (экстрасенсорным способностям или опять же – как вы это для себя называете) – значит остаться без высшей помощи и защиты. Потому что, по-моему, правы все-таки американские последователи New Age [6] – «у Бога нет других рук, кроме твоих!»
19.
К середине зимы мой 22-летний студент-четверокурсник бросил Универ и стал искать себе айтишную работу – призвание, говорит, у меня. Душа горит и просит. Или просто сессию совсем завалил, закрадывались у меня сомнения, но Антон твердо стоял на своем – надо зарабатывать, а то что это – моя женщина зарабатывает, а я нет. А вуз можно и потом окончить. Кстати, не скажу, что меня это не радовало. Приятно хотя бы помечтать быть «за мужиком», может быть, не каменной, но хоть декоративной стеной.
Мы перезнакомились с друзьями друг друга, с коллегами и родителями.
Роман оброс связями, контактами, мнениями, обрел плоть и кровь – это стали «отношения» (произносить уважительно!).
Из ускользающих эзотерических разговоров, из феерического секса, тонкого трепета крыльев души он переходил в разряд «нормальных», «реальных», «признанных». Уже было на чем ставить резолюцию «одобрено».
Если говорить честно, то я не была уверена в том, что мне это нужно – именно так, именно в таком виде, но бороться с силой течения у меня не получалось. Да и стимула не оставалось – все ж и так отлично.
Для Антона же это была своего рода гарантия, печать – «МОЁ». И он все чаще стал называть меня «женой». Я, уже имея негативный опыт замужества, очень сопротивлялась и каждый раз ругалась: «прекрати и не думай даже». Вьюноша приятно улыбался и явно думал про себя «все равно моя». Но в прения не вступал и вежливо говорил – «ОК». Затем раза два подряд демонстративно называл меня по имени, а на третий как-то незаметно снова сползал на «жену». Я снова ругалась, он снова кивал – и все продолжалось в том же духе.
Кстати, то, что его друзья были значительно моложе меня, а потому более безбашенные, в чем-то пошло мне на пользу. Молодой любовник очень влияет на стиль дамы, делает его более модным. До татушек и туннелей в мочках я не дошла, на гота я тоже не стала похожа, но подстриглась совсем коротко и сменила офисный стиль на «боевую» раскраску. Маняша – она чем-то и Масяня, только красивее.
Благо, креативщикам на все делается скидка – творческая личность, не обрезайте крылья гениям!
Конечно, не всем это нравилось. Особенно начальнику – кому нравится, что подчиненный приходит с черными кругами под глазами от постоянных обсуждений духовных полетов и беспрерывного секса, а физиономия его постоянно сохраняет отключенно-мечтательное выражение.
Еще это активно не нравилось Денису, который как-то там воспылал и сделал несколько движений в мою сторону, но мой новый стиль одежды и поведения не одобрял. Но я дышала ровно – и к начальнику и Денису (уже! – ха-ха!).
Нестандартность работы креативщика вообще очень закаляет характер.
Я уже очень долго проработала копирайтером, участвовала в переговорах с клиентами и «держать лицо» умела хорошо. Более того, совершенно спокойно относилась к тому, что мне в это лицо говорят то, что слышать я не хочу.
У меня был настолько впечатляющий первый опыт, что после этой «прививки» удивить меня стало сложно.
Я была на третьем курсе и только-только начала работать в креативном, то есть творческом отделе крупного рекламного агентства. Моим первым заданием был тендер на рекламу в журнале для одного крупного же банка.
Три недели ушло на мучительные придумывания слогана и картинки, три недели споров, мозговых штурмов, бессонных ночей, нескольких сотен вариантов. А чего стоят тайные мечты, что сейчас в банке именно мою работу выберут и скажут «гениально!» – и тогда меня сразу из стажеров переведут в специалисты.
Короче, через три недели мы едем к клиентам презентовать наши труды.
Для «вживания в профессию» меня взяли как бы инкогнито – слушай, улыбайся и ни во что не вмешивайся. То есть меня не представили клиентам как автора нескольких из предложенных идей, а просто познакомили с тремя милыми молодыми людьми.
Во время официальной части все шло довольно чинно: менеджеры рекламного агентства пели и плясали вокруг заказчиков, били фонтанами красноречия и прочее, что положено на переговорах. Клиенты умеренно благосклонно приняли наши идеи, ничего внятного не пообещали (в сфере рекламы и маркетинга все умеют «держать лицо» – ничего не прочитаешь).
А вот потом высокое начальство ушло, и в комнате остались 3 молодых яппи – наших заказчиков, у которых, на мою беду, были прекрасные отношения с нашими менеджерами-мужчинами. Беседа перешла в область неофициального, в переговорную комнату подали кофе с коньяком, и трое молодых людей сразу расслабились. А расслабившись, стали искать способа произвести впечатление на хорошенькую практиканточку. Для этого, как известно, лучшим способом является краснобайство (почему мужчины так думают – неизвестно!) И лучшим объектом для проявления своих юмористических способностей они выбрали эскизы будущей рекламы, которые лежали перед ними. В течение часа, наверное, они упражнялись в злословии, походя поплевывая на наши творения. А вот этим они хотели сказать. Ха-ха-ха! А вот то-то – и прочее, ха-ха-ха. И косой взгляд дна меня – пробрало девочку? Меня пробрало, но совсем не в том смысле, то есть смеяться их шуткам я не могла. А коньяк шептал каждому – «значит, надо развеселить девушку, просто мой коллега плохо шутит, теперь попробую я». Вот так все, что 8 человек так мучительно рожало в течение трех недель, было походя смешано с окурками в пепельнице. В момент, когда веселые клиенты перешли к обсуждению моей работы, я, видимо, стала совсем зеленого цвета, и менеджер нашего рекламного агентства попробовал их угомонить. Но не получилось, ребята закусили удила и приступили к конкурсу «развесели Царевну – Несмеяну». Как и когда это избиение младенцев закончилось, я уже не помню. Зато точно помню, что три дня после этого я не разговаривала ни с кем. То есть вообще ни с кем, мне было тяжело общество любого человека. Я не рыдала в туалете, не кричала, что все мужики козлы, никому не жаловалась. Я просто пыталась осмыслить, как это люди между делом охаивают чужую работу, чужие мысли и стремления, чужую душу.