Да и какая страшная участь могла ждать ее, если самым ужасным за последние десять лет считался такой инцидент. Три юные одалик (европейцы говорили «одалистки») часто проводили время вместе с султаном, который увлекался столярным делом. Одна приревновала своего господина к другой и из мести однажды подожгла столярную мастерскую, вход куда знали совсем немногие. Евнухи с ног сбились, пытаясь дознаться, кто это устроил. Под угрозой шелкового шнура на шею узнали. И что? Бывшую фаворитку просто удалили из дворца и даже назначили ей пенсию. Это вам не прошлые века, никаких мешков с утопленницами в Босфоре.
Кончилось тем, что запланировали мою свадьбу на самый нежный месяц – апрель, когда наши розовые сады только распускаются над синевой Мраморного моря. Спешно собирали приданое. И тут вдруг случилось то, что предсказать было невозможно. То ли переворот, то ли революция! Султана, моего отца, сместили или изгнали, на его место назначили другого, а про меня просто забыли. Вот просто однажды одели в простую темную одежду, ничего не объясняя, вынесли на носилках из дворца, высадили на какой-то людной улице и молча ушли.
Так в один миг я потеряла целый мир, где у меня было все, где все было я.
Опять же, отсюда я вижу, что моему любимому надо было теперь по-другому строить карьеру, сложная и опасная интрига, при которой англичанин либо терял голову, либо становился султану родней, провалилась. Я теперь была не нужна английскому послу, более того, я мешала ему устанавливать отношения с новым султаном, чего Англия себе позволить не могла.
И вот я брожу по улицам города, который я раньше видела из зарешеченных окон. Топот, крики, звон, грязь, вонь, толкотня меня просто оглушали. Из золотого дворца меня выкинули на помойку, где я три дня ходила, сидела, смотрела, но ничего не понимала. Я была человеком, который внезапно ослеп и оглох. Какой злобный джинн из какой сказки меня околодовал?
На четвертый день я уже не могла ходить, сидела в каком-то вонючем углу, где меня нашел человек. Низенький, круглый, прихрамывающий – он, кажется, был первым за эти дни, кто меня заметил. Он просто взял меня за руку и повел.
Если вдуматься, то это было невероятное везение – не пьяные моряки, не разбойники, а обычный купец.
Он привел меня домой как наложницу – из жалости или расчетливости, не знаю (все ее бесценные золотые украшения были на ней, так что купцу досталась и приданое).
Много дней подряд меня не трогали и методично глушили опиумом. Мурлыкал фонтан, солнце упорно лезло вверх и укатывалось, так и не спалив небо.
Через некоторое время ей стали уменьшать дозу наркотика. Она очнулась и увидела, куда попала – дом небогатого купца, тонкие ковры, грязная посуда, которую мыли его жены сами (непостижимо!), грязные дети, тесный дворик, садик из нескольких платанов, маленький фонтанчик. И круглый, старый, почти беззубый человек, который почему-то называется ее господином. Она поняла это так, что злое колдовство все-таки совершилось – и попыталась броситься на кинжал. Но только разрезала платье и уколола ребро, ведь таким ужасам в гареме не обучали!
Дозу наркотика снова увеличили. Так повторялось еще несколько раз. Она то требовала слуг, то звала своего светлоглазого суженого, то клялась умереть от голода.
Но постепенно молодой организм брал свое. Осмотревшись и смирившись с тем, что смерть не придет, она стала приспосабливаться. Купец оказался неглупым и активно использовал мои знания. Я вела за него переписку с иностранцами, разбиралась в золоте и камнях, вышивке, тканях, развлечениях, утвари, знала, к кому из знати надо обратиться за решением каких вопросов и что еще важнее – что надо подарить. Более того, в гареме осталось много моих знакомых, к которым через несколько лет я нашла лазейки. А гарем всегда был сердцем дворцовых интриг! Так что сердобольность купца при моем спасении окупилось тысячекратно, он стал богат, принят во дворце. Не потонул и через 10 лет при следующей революции, напротив, занял место, о котором и помыслить не мог.
Я стала его любимой женой, распоряжалась всем домом и всеми средствами при его частых отлучках. Мне он доверял абсолютно и всегда советовался. Этакая Роксолана, только масштабом поменьше.
Но хеппи-энда для нее не вышло. До конца жизни она сохранила внутреннее состояние зомби – человека, пережившего свою смерть. Она ничему не радовалась и ничему особенно не огорчалась, любая красота – природы или тканей – казалась ей тусклой, а любая еда пресной. Ее ничто не касалось глубоко, весь реальный мир остался для нее чем – то таким же неважным и необязательным, как опиумные тени на стене.Послом был Антон. Спасшим меня купцом – Денис.
Теперь все наоборот? Я ошиблась в выборе человека?
И как вообще делается этот выбор?
Может быть, надо все отыграть обратно? Антон – не ангел, Денис – не демон?
В каждом было навалом и того и другого.
И у кого спрашивать совета?
Я решила внять голосу разума и еще раз присмотреться к Денису! Страсть страстью, но зачем-то эта турецкая жизнь мне раскрылась!
Самым простым способом для этого были те же прошлые жизни. Тщательно подобрав момент, я рассказала ему этот сюжет, где он герой и спаситель (ведь именно этого хотел!).
Денис выслушал, день подумал – и возобновил свои «испанские танцы».
Для начала он явился ко мне в комнату, когда мне надо было срочно доделать презентацию, и минут 40 рассказывал о своих духовных успехах – он понял то, он понял это, откуда все пошло и почему. Он размахивал руками, катался на офисном кресле по комнате (как другие ходят из угла в угол, когда чем-то сильно взволнованы), его голос то оглушал меня, то гас. «И вот еще когда я был в Индии, мне еще тогда сказали… а я только сейчас…».
Я смотрела и думала, что никакое это не фанданго было, где ж были мои глаза (вечный стон всех девушек всех веков!). Это были павлиньи танцы, петушиный концерт в стиле «нам главное прокукарекать, а там хоть не расцветай»!
А ведь ткань наших отношений с Антоном так наполнена. Переплетена, утверждена нашими общими друзьями и родителями, подкреплена сотнями ночных разговоров и тысячами вздохов, взглядов, стонов.
Как-то я проснулась среди ночи и увидела, что Антон не спит, а смотрит на меня, его губы очень близко от моих.
– Ты чего? – шепчу.
– Просто дышу с тобой одним воздухом.Или вот: мы были у моих родителей, я возилась с совсем еще слепыми щенками – обожаю это. Я держала на руках пятнистого щенёнка, как держат ребенка – пузиком кверху. Есть у меня такая скверная привычка. А щенок что – балдеет, ему ведь за это брюшко чешут! И вдруг я заметила, что Антон смотрит на меня темнеющими, все более безумными глазами.
– Ты чего? – говорю.
Антон в ступоре, ничего не делает и не говорит. Ну чисто ледяная баба за окном.
Минут через десять он показал мне:
– Я шизею от этого, – пальцами показывает: от того, как я держу щенка. – Я просто ВИЖУ, как ты держишь ребенка.
Ну, куда мне все это выкинуть?
Или вообще нельзя строить свою жизнь по отсылкам к своим невнятным и недоказуемым воспоминаниям? Ведь это правда только для меня. Или так: даже для меня не совсем правда. Есть во всем этом, если уж говорить начистоту, некоторое кокетство – вот какая я особенная, и все у меня особенное, даже выбор жениха!
А то нет никаких гарантий, что завтра не всплывет какая-то очередная жизнь, где Антон и с Денисом любили или насиловали друг друга. И что мне тогда, их знакомить и благородно отходить в сторону? А что, были времена, когда такие мужские отношения считались нормой.24.
Одной из самых ярких особенностей прошлых жизней для меня было и до сих пор остается то, как недолго живет во времени человеческая мораль. Всего 100 лет назад дамы мечтали стать толстенькими, чтобы их считали красавицами. В дореволюционных газетах печатали объявления о продаже таблеток или тоника для потолстения. 100 лет назад фармацевты делали деньги на женском жире так же, как и сейчас, только плюс на минус поменяли.