Антон просто наслаждался. Но это он умел – наслаждаться чем-то хорошим и даже чем-то плохим.
Он с утра мог встать угрюмым. Надеть все черное. С траурным лицом сидеть за компьютером. Ставить самую заунывную из современной музыки и крутить ее по кругу до озверения (моего, разумеется). Не разговаривать. Он, правда, всегда предупреждал заранее, что у него сегодня такой день. Умотать на работу и там закрыться в комнате за компом. Прийти вечером домой, лечь на кровать и смотреть в потолок несколько часов. Ни живого взгляда, ни тени улыбки. Зато на следующее утро он просыпался довольный и счастливый. Говорил: «Вот клёво я вчера пострадал!» – и сиял, как солнце через лупу.27.
В свадебное путешествие в Египет я поехала одна, Антона не опустили с работы. Он там делал большие успехи и выбился в мелкие начальники. И что-то там чудовищное произошло. Я не смогла оценить масштабы бедствия, но мне пришлось смириться с тем, что его присутствие адски необходимо (есть такие работы, заметим в скобках, которые целиком состоят из авралов).
Антон же вместо того, чтобы печалиться об отсутствии отдыха, уговорил меня поехать одну, чтобы хоть часть путевки не пропадала! Я благородно пыталась остаться, говоря, что без него мне отдых не в радость. Моей жертвы му́жик не принял и стал аргументировать тем единственным, что меня действительно интересовало: возможность поездки в Каир к пирамидам. Я надеялась найти там что-то из своей прошлой египетской жизни – увидеть, подержать, узнать.
Прилетела. Сказать, что я скучала – ничего не сказать. Неделя на море и солнце стала отбыванием срока в одиночке. Вся надежда на пирамиды!
Убитая солнцем пустыня, верблюды, арабы, стрела шоссе, разрезающая пустыню надвое, опять верблюды, опять арабы, запыленные поселения, нудные прилипчивые гиды, лавки, продавцы, лавки, бестолковый каирский музей, вавилонское столпотворение туристов, лотос – ничего. Ничего… пока мы не поплыли в жалком подобии катера по Нилу. И тут, опустив руку в желтую, какую-то особенно липкую воду, я ее узнала. Да-да, вечная, великая река, которая течет мимо нас, или мы течем мимо нее. И она меня не узнает.
Потом я узнала пирамиды Гизы, но только с определенного ракурса – там, где сейчас площадка с блошиным рынком. Только все невероятно изменилось. И проход в пирамиды был не там, и все тогда утопало в зелени. И приезжали мы туда роскошными караванами. Я ехала на специально обученных лошадях – редкость в те времена в пустыне невероятная.
А когда я подошла близко к пирамидам и увидела толпу народа рядом, меня накрыло ледяное бешенство. Какое-то не очень мое. Просто если бы у меня в руках был кинжал, я могла бы не удержаться, начать им размахивать и убивать святотатцев, безумцев, рабов. Я прислушалась – во мне бушевали еще какие-то оскорбительные названия типа «скот» – будто под прикрытием моей психики бушевала чья-то другая.
А чего она орет-то? Чего бесится?
Оказалось, что к пирамидам могли подойти только фараоны и жрецы. Самые их ближайшие слуги и охранники не могли даже помыслить о том, чтобы и подойти ближе какого-то расстояния – кажется, даже тень от пирамиды не могла попасть на этих нечистых (не в мусульманском понимании, а в фараоновском – недоделанные, рабы, раса пресмыкающихся).
Для всех же остальных – крестьян, ремесленников, обслуги – существовала черта на расстоянии нескольких километров от пирамид, переступивший которую умирал как бы автоматически… по воле Богов. Чаще всего конечно от рук охраны, но все уже так много веков верили в то, что это гнев Высших, что никто даже и не пытался приближаться к пирамидам, просто такой идеи возникнуть не могло, как не полезет разумное животное к предмету с резким химическим запахом.
А тут не пойми кто лезет на пирамиды и даже – Чудовищно! Непостижимо! – внутрь самих пирамид [8] .
Я с трудом сдерживала этот натиск совершенно чуждых мне эмоций.
И одновременно наслаждалась, уж больно необычные это ощущения – делить свою голову с кем-то еще. Вечером в номере я смогла за несколько «ныряний» более-менее внятно раскопать историю.
В Древнем Египте жил Фараон, выбирал себе жен, ссорился с соседями. Развлекался, как умел. Однажды он выбрал дочь жреца и провозгласил Царицей Египта, живой богиней Исидой на земле, как и положено по традиции (прошу заметить – не воплощением, не посланницей, как будет в других культурах, а именно самой ИСИДОЙ).
Мне позволялось все.
Народ считал фараонов бессмертными богами, фараоны же прекрасно понимали (как сказал бы человек моей профессии) необходимость грамотного промоушена. Это было Среднее царство, когда знания уже утеряны даже жрецами – осталось только повторение ритуалов, которое еще давало нужные результаты. Но уже никто не мог объяснить – почему так.
А уж тем более фараоны – они вообще уже питались только славой и памятью великих древних. Мой муж, постигший и политику, и этику, и религию, но так и не постигший Бога, ни в чем никогда не был уверен. Его эмоции спали и когда он повелевал, и когда возлежал с рабынями. Не живой и не мертвый, он все знал, но ничем не интересовался. Он был точной копией фараонов великой древности, мастерской копией – но только копией. И это он тоже знал. А она, как провинциальная покорительница столицы, третья дочь не самого заметного жреца, его очень живила. Может быть, просто была молода.
Я – дочь жреца, и потому получила подготовку в храме. Далеко не полную, только «нужные» куски – как нравится мужчине, любовная магия и прочий набор совершенно необходимых в жизни глупостей. Вместо мудрости, величия, безмятежности и одиночества тех, кто действительно постиг. Впрочем, ее это, похоже, не беспокоило. Насколько я могу судить, ему была нужна ее красота и ее непреклонная вера в свое право получать все . Так кошка требует рыбки у любимой хозяйки – дай, потому что я твоя любимица.
Фараон позволял царице действительно все. Любые ткани и украшения, редчайшие животные со всего света. Бесконечные юноши для услаждения, каждый из которых мог получить награду, а мог быть казнен, смотря по настроению. Впрочем, у него тоже было что-то вроде гарема. Точнее, он мог пригласить к себе любую из женщин дворца, и это считалось великой честью. Никак иначе – Бог заметил человека, кто же подумает отказать Богу! Такого понятия как измена просто не существовало. Задача простых смертных – услаждать Богов на земле. Боги не могут ревновать к полуживотным, каким-то там людям.
Она была вспыльчива, гневлива и отходчива – как балованный ребенок. Но отнюдь не глупа, и знала, что без красоты она правителю будет не нужна. И потому, как современные девушки, очень рано начала заниматься своей внешностью, «спасать молодость».
Мне трудно понять ее характер. Она не была ни злой, ни безжалостной. Царица была, что называется, функциональной. Лучше всего это качество описывает ее поведение со старушками. Ведуний и колдунов свозили к ней отовсюду. Они жили у нее во дворце в почете, делали для нее снадобья и эликсиры для сохранения вечной красоты и вечной молодости. Она никогда не спешила и подчинялась всем условиям знахаря – доставляла ему редкие травы, давала растопить золото и растолочь редчайшие камни, терпела клубы зловонного пара прямо возле своего холеного носика.
Когда эликсир был готов, она задавала вопрос – почему же ты тогда не так молода и красива, раз владеешь этим рецептом? Вне зависимости от ответа она обычно просила самого знахаря выпить эту штуку и спрашивала, когда питье проявит себя полностью. И когда знахарка говорила – вот сейчас или через год – эликсир бессмертия действует, она просто доставала свой серебряный ножик в форме рыбки и лично убивала ведуна. Логично ожидая, что эликсир не даст ему умереть. Почему-то умирали все. Она вздыхала и требовала привести к ней следующего – за деньги или под угрозой мучительной смерти, ей было все равно.