Впрочем, чтобы быть точной, то Антон всегда на чем-то «сидел». До того, как я появилась в его жизни, он сильно баловался травкой (выяснилось это только после свадьбы и полностью объясняло, почему его мама так хорошо ко мне отнеслась – при мне он быстро «завязал»). Потом он так увлекся мной и, видимо, эзотерика ударила его по голове, что со всей страстью он «ушел» в это. Экстремалы же «ширяются» адреналином, как наркоманы дозой. Собственно, дозой и становится каждый новый прыжок с парашютом или каждая новая гонка.
Когда появился автомобиль, привычка Антона «качать адреналин» переключилась на большую железяку. Уже к зиме мы купили сильно подержанную машину, не без помощи родителей, и Антон «подсел» на нее. Первое, что он сделал, когда машина попала в его цепкие лапы, это полностью разобрал и собрал двигатель. Такое большое «Лего» для больших мальчиков.
«Машина – это свобода ехать туда, куда хочешь, тогда, когда хочешь», – вещал он.
Машина – это новый уровень твоей свободы.
Свобода, свободы, свободу…
Я все больше начинала ценить наши отношения, наш дом, наш быт – нормальный, очень женский процесс, верно?
Антон все больше начинал ценить свою свободу.
Незаметные потери – самые страшные, они необратимы и неоплаканы. Когда кажется, что будет завтра, и ты все исправишь. Но завтра вроде бы тоже все терпимо. И это терпимо незаметно становится нормальным, то есть нормой, от которой все и считается. Так приходит послепослезавтра, когда неожиданно обнаруживаешь, что исправлять уже нечего.
Когда со мной в подъезде стали здороваться соседи, я осознала, что у нас и в постели стало скучновато. Раньше я кричала так, что соседи стучали по батареям, а встретившись на лестнице, брезгливо отворачивались. Теперь все не так.
Или это нормально? Это и называется семейная жизнь?
Наш медовый месяц продолжался полтора года. Но и он явно подходил к концу.
На поверхности все текло мирно и гладко. Мы обожали друг друга и каждый говорил о том, что «моя любовь – самое ценное, что у меня есть».
Но где-то был пункт, с которого мы стали расходиться в разные стороны.
Вероятно, он решил, что в духовных практиках уже понял все, что для него важно. А из прошлых жизней все интересное уже выудил. Его тоже можно понять: видела все я, ему только рассказывала. А он лишь мог верить мне или не верить. В нескольких случаях, особенно близких ему, он, конечно, видел сам. Или когда ему это было особенно нужно.
Главное отличие было в том, что он в этом видел скорее необычное развлечение.
А в том, что мы столько жизней встречались и жили вместе – гарантию того, что я от него никуда не денусь.
Для меня же это по-прежнему были «кармические уроки» и «кармические ошибки», которые надо исправить. Я усилила «духовную составляющую» в своей жизни, ходила на соответствующие семинары и даже стала пописывать статьи в эзотерические журналы и на сайты.
32.
Работа в рекламе и PR неизменно входит в двадцатку самых нервных профессий по результатам опросов в европейских странах. И чем больше внимания в современной России уделяется ей по западному примеру, тем более престижной, а потому конкурентной и как следствие нервной, она становится. Тем более нервными становятся люди, которые работают в этой сфере.
Матом я, воспитанная на русской классической литературе, научилась ругаться, только поработав менеджером. Когда ты долго слушаешь бредни клиента о том, что «я хотел, чтобы ты сделала это вчера, но забыл тебе сказать об этом, но отчитываться мне сегодня, поэтому сейчас мне нужно это сделанным». Чтобы никто не подумал, что я преувеличиваю, могу сказать, что стандартная шутка «когда вам это надо?» – «вчера!» пошла именно из рекламного бизнеса. Когда ты полчаса вымученно улыбаешься телефонному аппарату, и слава Богу, что эту жалкую улыбку видит только бездушный агрегат, а про себя шепчешь проклятия одно другого забористей… Когда ты левой рукой отвечаешь на ровно такие же требования другого клиента, только уже по почте. Когда ты… короче, вот тогда, положив наконец трубку и сказав нежное «Будет сделано, Венера Ивановна, не волнуйтесь!», ты можешь уже выругаться матом на невинную технику. А твои коллеги по несчастью, исходя только из одного показателя – количество мато-минут, которые ты потом не можешь успокоиться, четко определяют глубину проблемы. Если всего одна мато-минута – это либо любимый клиент, либо проблема небольшая. Если через 5 минут после разговора менеджер еле ворочает языком, но шепчет проклятия, то либо сейчас пойдет к руководству «пробивать тему», либо сядет писать очередное заявление об уходе.
Один из «жирных» клиентов, с которого агентство сытно кормилось, выпал мне. А надо сказать, что такие «тучные коровы» (в библейском смысле) прекрасно понимают свой статус и пользуются им в хвост и в гриву. Поэтому меня их менеджер уматывал так, что к вечеру я не чувствовала ни ног, ни рук, ни себя как отдельную личность.
Как-то после очередного ежедневного измывательства Венеры Ивановны (так в нашем отделе называли эту молодящуюся женщину со следами бурной жизни на лице. Она мнила себя интеллектуалкой, но деревенский говор так явно портил общую картину, что «Венера Ивановна» въелось в нее хуже татуировки), я пришла домой полностью морально разложившаяся. Умница-муж приготовил ужин, накрыл на стол и вытащил бутылку виски. И как-то смог убедить меня, принципиальную трезвенницу, выпить 50 граммов от нервов. Кончилось тем, что после четверти бутылки Антон уползал из-под стола, а я только пришла в сознание и меня перестала бить холодная дрожь. Алкоголь меня не брал, наоборот, только под алкоголем я себя почувствовала живой.
На следующее утро Антон пополз в свой офис на метро с характерным, легкоузнаваемым синдромом, а я крепко задумалась о жизни и любви к работе. Еще через некоторое время у меня появились сильные боли в спине. Еще недельку я потаскалась с ними на работу – как слишком ответственное существо, а затем все же пришлось уйти на больничный. Первый день-два мне еще бурно звонили с вопросами, я пыталась решать что-то, но антибиотики и здоровый сон сделали свое дело – отвечала я, видимо, невпопад, и к концу недели поток вопросов иссяк. Когда в следующий понедельник, еще не совсем поправившаяся, я пришла в офис, то обнаружила на своем рабочем месте молодого человека, который мне смутно кого-то напоминал. Мы мило побеседовали, я дождалась прихода коммерческого директора и с удивлением узнала, что меня уволили. Причем в ту неделю, за которую у меня был бюллетень. Мне готовы оплатить две недели вперед, лишь бы я ушла прямо сегодня и не мозолила глаза занятым людям.
Сказать, что я была в шоке – ничего не сказать. В голове прокручивался только голос Левитана: «Утром 22 июня Германия вероломно напала …». Слово «вероломно» намертво заело у меня где-то в среднем ухе. Потому что все-таки мне было трудно поверить в то, что еще в прошлую пятницу я была хорошим сотрудником, а за неделю отсутствия резко стала плохим.
Пойти искать правды «выше»? Но я гордо решила, что раз они так себя ведут, то и доказывать что я не верблюд, нет смысла. И пошла шататься по друзьям, прощаясь со всеми. Заодно многое прояснилось. Например, выяснилась причина «измывательств» Венеры Ивановны. Оказалось, все ее выступления и невыполнимые требования ко мне были вовсе не от дурного характера. Это была тщательно продуманная акция: просто ее сынок окончил какой-то Университет по специальности PR, и она нашла способ его пристроить на мое место. И он при работе, и она его контролирует как заказчик – изящное решение семейной проблемы.
План был прост, а потому успешен.
Сначала дискредитировать меня перед лицом начальствующим как менеджера (начинающего, то есть не слишком уверенного в себе). Затем ультимативно потребовать, что либо ее сынок занимает мое место (других должностей для пиарщиков в агентстве не было), либо она уходит в другое агентство. Выбор владельцев очевиден: клиент нужнее менеджера, тем более что «что-то тут не так с этой… ну как ее… Никитиной».