И тут я чувствую чью-то аналогичную эмоцию. Еще один хранитель. Он стар и уважаем. Он не вошел в круг и не вернулся к своим подопечным. Что оставило его здесь, в самом сердце драмы – не понимаю, но вижу, что он тоже мечтает, чтобы Активный замолчал. Он мечтает, чтобы кто-то его убил, раз уж другого способа нет… Я еще не раз увижу этого человека. Это будущий… Денис. Активный – ну да, разумеется, это Антон.
Остров уже наклоняется, его захлестывают непереносимые волны. Я смотрю по сторонам: не все хранители в кругу, кто-то удерживается за камни, пока волны перехлестывают остров. Кто-то молится, то есть поет гимны Богу. Круг стоит. Кто-то падает без сознания, кто-то из хранителей, не вошедших в круг, его подбирает и старается помочь. Круг смыкается на опустевшем месте. Людей все меньше. Посох смывает. Я продолжаю мечтать о том, что если Активный замолчит, то круг распадется и хранители займутся тем, чем обязаны заниматься.
Во мне крепнет не ненависть к нему, а просто желание все закончить.
Остров начинает погружаться. Я уже по пояс в воде. И я готова умирать – я была бы чиста и готова для смерти, если бы не это желание прервать чужую жизнь, пусть и ошибочную. Даже если эта смерть и освободила бы три десятка жизни хранителей.
С таким сильным желанием смерти нельзя вознестись, с ним придется остаться на планете. Видимо, вот так и завязался наш кармический узел.Я не уйду с Земли. Я буду здесь, чтобы пройти все снова. Вот он первый раз, когда я хотела его убить. Не убила, но слишком сильное желание завязало карму, и в следующей жизни в Египте я его убила, не желая того, но и не видя смысла спасать.
В Египте я убила не просто его, я убила любовь в нем. И далее, многие-многие жизни он не убивал меня, он убивал мою любовь – суть и смысл моей жизни. Чаще всего вместе с этим умирала и я. А потом многие-многие жизни мы встречались, неизбежно кто-то погибал. Умирая, мы не готовы были расставаться, и встречались снова и снова. Если я это поняла, если он это понял – значит ли это, что мы избавлены? И прощены?
– Ну, мать, это ты сильно хватила, – живо реагирует Антон.
Или поняла это только я одна?36.
А теперь мне придется перейти к самой трудной части, потому что снова и снова мне не понятно… Я не могу найти то место или слово, с которого все началось. Мы старались быть честными друг с другом. Только мой мир сузился до Антона и эзотерики, а его расширился до… не знаю до чего. И каждый вечер мы с удовольствием болтали о том, кто какие нашел богатства за день: кого видел, что подумал, что почувствовал. С какого-то момента рассказов о девушках на работе стало ощутимо прибывать, а потом количество рассказов об одной стало просто зашкаливать. Мы, кстати, с ней познакомились – милая девчушка Светка, но на мой вкус простовата.
Поэтому я как-то в шутку спросила:
– Антон, мне стоит ревновать?
– Ну что ты, ревность – это же глупость!
Но количество рассказов о том, как с ней классно, продолжало увеличиваться по экспоненте.
Антон рассказывал это смачно, и заканчивал неизменным:
– Ну, какая же классная у меня жена, ей все можно рассказать!
И я умудрялась этим гордиться, глядя в его огромные теплые глаза.
Антон вообще был мастером на такие штуки: – Ну что может сравниться с твоими пирожками. Вот жую я на работе и думаю – а у моей жёнки лучше!
И я радостно бегу печь ему пирожки – мне-то делать нечего. Ни медитации, ни прошлые жизни никуда не убегут.
Видимо, есть такой диагноз «до полного растворения себя в любимом».
И вот однажды:
– Я хочу тебе рассказать, что целовался со Светкой. И это было так по-особому, как-то родственно…
Когда я отревелась в ванной и вышла в кухню, Антон сидел в умиротворенной позе и со скучающей миной. Мол, ну давай уже, высказывайся, и пойду я к Интернету.
– Все! Никакого ребенка! – четко сказала я. – Ты к этому не готов, ты ни за кого не отвечаешь! Пока будем предохраняться, а потом…
Эту тираду я закатила Антону прицельно в лоб. Я точно знала, что говорю правду, что так и будет.
И практически на следующий день оказалось, что я беременна!
Ребенок, которого мы ждали, звали, которого боялись (потому что к самой большой ответственности человек никогда не бывает готов), этот ребенок почуял, что мама не шутит и уже расхотела его заводить. И уже сам каким-то образом оказался у меня в животе.
Не иначе чудом!
37.
Когда нам очень плохо, мы просим Бога объяснить нам – за что. Как видящий, отвечавший на вопросы нескольких сотен людей, и как человек, который ищет ответы на свои собственные вопросы, могу сказать: всегда, когда мы получаем что-то плохое, мы это целиком и полностью, на сто процентов заработали. Это счастье и удача нам чаще всего даются незаслуженно, авансом. То, что во многих религиях называется «милостью Божьей».
Все без исключения плохие ситуации, которые я видела, были целиком созданными нами самими. И только счастье наше бывает значительно «крупнее», чем человек заслуживает. Хотя каждому из нас, конечно, кажется наоборот. Я, разумеется, не была исключением.
Антон зависал на работе, мне было нестерпимо думать о том, как они там с этой Светкой флиртуют (это в лучшем случае).
Я же в это время ходила пристукнутая по квартире и думала: вот так вот. День назад у меня было почти все. А сейчас ни мужа, ни работы, ни денежных запасов, и все это не предвидится, потому что я еще теперь и беременна, отвечаю не только за себя.
Когда позже меня часто спрашивали, не было ли мысли избавиться от ребенка, я отвечала с большим удивлением, что маленький человек, который набрался мужества родиться в этом, мягко говоря, непростом мире, не несет ответственности за дурь своих родителей.
Конечно, я хотела ребенка! Антон авторитетно и серьезно сказал, что тоже хочет и будет стараться быть ему хорошим отцом.
Вот только я отчетливо увидела основную его эмоцию: «Очень хорошо, она беременна и уже никуда от меня не денется. Могу продолжать…»
Я считала эту эмоцию, испугалась и убедила себя, что мне показалось…
Практика жизни, разумеется, доказала обратное.
38.
С фанатичной планомерностью и мягкой жестокостью Антон стал меня «приучать» к разговорам о женщинах и о своей коллеге. Целыми вечерами он трещал о ней . Уже даже неизвестно, что хуже – самой воображать, как они там на работе в кабинете вдвоем, или слушать это вживую.
– Почему ты за меня не радуешься? Мне же хорошо!
Я должна была быть понимающей, может быть, мне даже следовало давать советы? Как лучше произвести на нее впечатление?
Разумеется, понимающей у меня быть не выходило. Зато истерики получались совершенно непринужденно.
– Ведь у нас такой брак, когда мы даем друг другу свободу ?! – втолковывал мне Антон, как будто я была школьницей, не выучившей таблицу умножения.
– А ты раньше не мог это придумать, пока ребенка не было? – орала я.
Но действительно, мы с ним не обсуждали моногамию. Мне казалось естественным, что раз мы столько времени прожили в верности друг другу, то это само собой подразумевается. Оказалось, муж думал, что полигамия – неотъемлемое право мужчины. И самое ужасное, что мы оба честно включили свои идеи «по умолчанию» в наш план совместной жизни. Я думала, что естественно думать как я. Он – что его свободное поведение логично воплощает наш общие идеалы.
Проблема «умолчания» своих идей – одна из основных при создании семьи. Люди считают свое отношение ко времени, деньгам, друзьям, сытному обеду, детям единственно верным и, натыкаясь на противоположное мнение своей половинки, начинают возмущаться и требовать, чтобы все было «по-моему». Ведь даже под идеей «найти свою половинку» подразумевается опять же «по умолчанию», что она такая же, как я, думает и действует так же.