Прогнать мысли, не дать внутреннему голосу ныть! Видеть перед собой только слово «счастливчик». Смотреть хорошие фильмы, встречаться с подругами и запретить им обсуждать это (подруги, кстати, неизменно удивлялись, почему я не хочу обсуждать свои проблемы, я ограничивалась констатацией факта «муж в загуле» и просила перейти на другие темы). Я повторяла «ОМ МАНИ ПОДМЕ ХУМ» или «Богородицу» – обе эти традиции давали положительный эффект, но разный. Впрочем, в том раздрае, в котором находилась моя биография, я имела права на любые соломинки, лишь бы это спасало!
С великими боями я продержалась три дня – и потом стало чуть легче. Через семь дней стало еще проще. Появились навыки «отлова» первых мыслей, после которых я сползала в депрессию. Я узнавала первых лазутчиков и говорила им «ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ». С каждым часом я все больше начинала походить на самостоятельного человека, а не на зависимую куклу с единственным вопросом: «С кем сейчас мой муж?»
Еще 10 лет назад я усвоила мудрость поговорки «помоги себе сам и Бог тебе поможет». Просто я на время об этом забыла, а теперь вспоминала.
Лет в семнадцать я приехала в спортивный лагерь МГУ, в местечко Лазаревское, под Сочи. Поезд пришел в четыре утра, а первая электричка со станции пересадки уходила в шесть с копейками. Два часа надо было провести на душном южном вокзале, битком забитом людьми. Куда бы я ни пыталась пристроиться со своими чемоданом и пакетом с едой, ко мне обязательно подползал какой-нибудь горячий мужчина и предлагал уединиться в ближайших сиреневых кустах. Форма предложений была разной, некоторые начинали издалека – с цели поездки, сочувствия, приглашения в ресторан. Но суть была неизменной – что это у девушки два часа пропадают, а то даже и подзаработать могла бы!
Я отбрехивалась от очередного навязчивого жоптельмена (как говорила моя бабушка), перебегала на другое место и все повторялось. В какой-то момент меня это так достало, что я устроилась в самом центре вокзала, оперлась на балюстраду и решила, что простою тут, авось, прилюдно меньше будут лезть. Не знала я тогда южных мужчин. Как только я поставила пакет и надкусила яблоко, ко мне подползло уж совсем странное человеческое существо, страдающее взаимностью с алкоголем. Существо без предисловий потребовало любви, прямо сейчас и ненадолго, ну чтобы я не обольщалась и не подумала, что это он мне что-то серьезное предлагает, на всю жизнь. Я сказала, чтобы он от меня отстал. Он не отстал. Я разозлилась и вежливо отправила его еще дальше. Дальше оно тоже не пошло, зато потребовало: «Дай яблоко, и я уйду».
Я посмотрела на яблоко, подумала, что у меня их еще много, а у этого несчастного наверное сушняк. И протянула яблоко. Существо взяло яблоко, очень внимательно его оглядело и надкусило. Я, наивная, застыла в ожидании, что вот сейчас меня оставят в покое. Но гражданин расценил мое ожидание иначе, придвинулся и перешел к обсуждению деталей – причем довольно подробных и мерзких. Он, вероятно, решил, что раз добился победы с яблоком, то и остальное от него никуда не уйдет.
Вот тут я взвилась окончательно и почему-то решила, что яблоко такой гадине – это уже слишком шикарный подарок. И шарахнула его по руке, в которой он наотлет держал огрызок. Яблоко эффектнейшей дугой перелетело через зал и плюхнулось где-то у стены. Многочисленные зрители этой сцены взвыли от восторга. А пьяное существо моментально извинилось и исчезло – такое объяснение оно, видимо, понимало.
Но самое интересное было потом: из самых разных концов зала ко мне стали подходить мужчины и говорить: «Я тебя в обиду не дам, если кто будет приставать – сразу мне скажи, я вот там сижу», – и отходить безо всяких намеков и заигрываний. Зауважали, значит.
Теперь, когда я смогла сама себя защитить, у меня нашлись защитники!
Так потом бывало в жизни много раз. Когда ты помогаешь сам себе, сам готов за себя постоять, помощь приходит всегда.
46.
Антон, слишком занятый бурными переменами в своей жизни, просто не заметил, как я от него ухожу. Физически оставаясь в том же месте, я делала шаг назад, еще шаг, еще шаг от него. Это я пойму сама, с этим я тоже могу справиться. Это я обсужу с мамой. Если мне не с кем будет поговорить, я подожду до завтра и позвоню подругам. Микроскопические шажки мои были подвигом только для меня. Он же являлся поздно, «принюхивался» на пороге, каков климат в доме. И если я не начинала выпытывать, плакать и скандалить, облегченно вздыхал и уползал к компьютеру.
Большим же моим шагом на свободу стало то, что я пошла учиться на курсы имиджмейкеров. Без маминого подталкивания я не решилась бы на это, так приросла к своей клетке.
«Не сиди. Не плачь, – говорила мама. – Ему выгодно, когда ты рыдаешь. Это значит, что ты ничего не делаешь, значит, никуда от него не денешься». А чтобы не платить за курсы бешеные деньги, я договорилась, что я буду там же читать лекции по PR и рекламе – это уже моя идея (до сих пор горжусь!).
И, как ни странно, это меня чрезвычайно захватило. Мне-то в глубине моего безумия казалось, что ничто в жизни меня уже не заинтересует. А тут как будто открыли форточку в душной комнате – постепенно в мой дом стал проникать большой мир. Так бывало в школе: пока ты болеешь ангиной, в комнате воздух спертый, болезнь его «сперла». А раз стали открывать форточку при тебе – значит, уже здорова, добро пожаловать к людям!
Итак, в фазе беременности, когда большинство женщин переходят на более спокойную домашнюю жизнь, я вышла в широкий мир и взяла на себя большую, практически максимальную нагрузку. Учить и учиться, работать полный день. Видеть живых людей!
А что муж? Разумеется, воспринял это с облегчением. Разумеется, проговорил положенные фразы типа «А тебе не слишком тяжело?», «Это не повредит ребенку?» Но поскольку денег не хватало (я так и не смогла выяснить, какая часть уходила на его сторонние развлечения), то, разумеется, он был «за».
47.
В какой-то момент, когда Антон как всегда обещал быть пораньше (я начала бояться темноты), а в час ночи его все еще не было, моя расшатанная психика дала течь, и я сама решила его выгнать. Покидала вещи в сумку и поставила ее у порога.
Большая синяя сумка, из ИКЕИ. Не закрывается, лишь стягивается посередине. Ручки вывернулись и валяются наружу; внутренности нашего конфликта, как тело больного на операционном столе, нараспашку. Этот выкидыш моей «идеальной любви» несколько часов стоит у выхода в коридор и ждет, пока Антон наконец-то приедет со своих важных ночных совещаний.
Примерно к часу ночи он технично открыл ключом дверь, проскользнул в квартиру, в темноте споткнулся обо что-то. Уведомил воздух о своем отношении к раздолбайкам-хозяйкам. Но очень тихо, надеется, что нерадивая жена спит. Пауза, тишина. Тут он, видимо, вспомнил, что главный в доме он и потому может покомандовать. Включил свет в зале – пауза, сопение. Потом влетает в спальню и смотрит на меня от входа. Я лежу на кровати, контур его фигуры обернут светом, сама фигура – самая черная часть темноты. Не ангел, явно не ангел мой муж.
Он не знает, сплю я или нет, вижу его или нет. Он не знает, на что решиться – выяснять отношения и ругаться, улаживать и плакать? Будить меня или нет? Я не сплю, но и нервничать я больше не могу, а потому просто дышу – без мыслей, без слез, даже без надежд.
Утром становится отчетливо видно, что он очень удивлен. Не ожидал он от меня такого. Это противоречит его представлениям: беременная жена должна сидеть дома, плакать и бояться его потерять. Вероятно, многомудрые люди давали ему советы типа «гни свою линию, куда она денется!»
За завтраком он, предельно спокойно и хорошо контролируя голос, спрашивает меня: «Ты правда хочешь, чтобы я ушел?»
У меня была целая ночь подумать, и потому я уже за гранью добра, зла, терпения и решимости. Я уже очень глубоко в таком знакомом, таком часто посещаемом депресняке, его «объятья» – надежная гарантия того, что еще несколько дней мне будет совершенно все равно, что делать, кто что говорит и чем все это закончится.