Прилагаю к этому письму четыре новых стихотворения, которые я буду искренне рад увидеть опубликованными в первом номере Вашего журнала, если Вы сочтете их достойными. Поводом к их написанию стало посещение прошлым летом пещеры Ласко…[64]
Ощущая легкую боль в груди, без сомнения психосоматического свойства, я отправил электронное письмо с предложением своей литагентше, а затем поехал на Нижний Ист-Сайд к Алине.
Со своим приятелем Питером, художником и дипломированным юристом, Алина работала над проектом – не в сфере искусства, настойчиво заявляла она, – о котором она не раз мне рассказывала, а я неизменно отзывался пренебрежительно как о пустой фантазии: они с Питером пытались уговорить крупнейшую компанию страны, занимающуюся страхованием произведений искусства, отдать им часть из своего запаса «обнуленных» вещей. Если, к примеру, ценная картина портится при транспортировке, страдает от огня, воды, вандализма или еще чего-нибудь и оценщик согласен с владельцем картины, что ее невозможно восстановить удовлетворительным образом или что затраты на восстановление будут превышать цену вещи, то страховая компания платит владельцу эту цену полностью, а произведение после этого по закону считается имеющим нулевую стоимость. Когда Алина спросила меня, какова, по моему мнению, судьба «обнуленных» произведений, я сказал, что их, наверно, уничтожают; но, оказывается, страховая компания отвела для этих трудноопределимых объектов огромный склад на Лонг-Айленде; поврежденные тем или иным образом работы художников, зачастую знаменитых, отправляют в этот диковинный лимб, официально выведя их из сферы искусства, разжаловав в заурядный хлам и удалив с рынка.
С тех пор как Питер, у которого в страховой компании работает приятель, организовал для Алины экскурсию на этот склад, она бредила мыслью получить в свое распоряжение часть ничего якобы не стоящих вещей, которые там находятся; многие из них она сочла более убедительными в эстетическом или концептуальном плане, нежели то, чем они были до повреждения. Ее план, наивный на мой взгляд, состоял в том, чтобы сказать страховщикам, что они с Питером создали некоммерческий «исследовательский институт» поврежденного изобразительного искусства, и уговорить компанию сделать пожертвование. Они написали декларацию о намерениях, которую я им отредактировал, неформально пристроились как филиал к некоммерческой организации, связанной с искусством, которой руководил один из Алининых друзей, оделись как взрослые солидные люди и добились встречи с главой страховой компании; эта женщина оказалась художницей по совместительству. Они очаровали ее. Она согласилась, что эти «обнуленные» вещи представляют как эстетический, так и философский интерес, и, к удивлению Алины и Питера, не отвергла мысль о передаче в дар некой избранной их части для небольшой выставки и критического обсуждения; детали, сказала она, можно согласовать в рабочем порядке. Питер потратил несколько месяцев на то, чтобы составить выдержанное в официальных выражениях соглашение со страховщиками (не должны разглашаться никакие личные сведения о сторонах страхового соглашения и так далее), а Алина взялась за поиски помещения, где можно было бы выставить объекты и провести дискуссии об этих бывших произведениях искусства и их скрытом значении для художников, критиков и теоретиков. В итоге, к моему изумлению, страховая компания согласилась подарить Алининому «институту» столько «обнуленных» произведений, что хватит на целую галерею, и даже оплатить транспортировку. Утром того дня я получил от Алины эсэмэску, что они с Питером приглашают меня стать первым посетителем их Института обнуленного искусства.
Я нажал внизу на кнопку звонка, Алина впустила меня, и я поднялся по четырем лестничным маршам к ней в квартиру. Алина занимала огромное помещение с регулируемой арендной платой на верхнем этаже бывшего нежилого здания; официально квартиру снимал ее дядя. В ней была комната, которая служила Алине мастерской, и громадное пустое пространство, куда можно было вместить по меньшей мере две моих квартиры. Временами с Алиной жил ее младший брат, студент Нью-Йоркского университета, но в последние месяцы он тут не бывал. Почти всю мебель очень легко было передвигать, поэтому всякий раз, как я здесь появлялся, помещение выглядело чуть-чуть по-другому, из-за чего мне казалось, что я слегка тронулся умом: черная кушетка уже не стояла у стены, зато у нее стоял проигрыватель; кульман переместился в другой угол. Я поцеловал Алину, обнял Питера, сел на пустой ящик и спросил, где же располагается институт. Ты в нем, ответила Алина и исчезла за дверью мастерской. Закрой глаза, крикнула она мне.