Мы, должно быть, поворачивали на восток, когда упирались в тупики, потому что встреча с двумя мужчинами – по крайней мере один из них был пьян, и они попросили денег – произошла на углу Лафайетт-стрит и Канал-стрит. Довольно долго я медлил, не зная, нищенствуют они или хотят нас ограбить, – в отсутствие фонарей и установившегося порядка отношения между людьми стали по-новому неопределенными, сориентироваться было трудно, как будто, наряду с электричеством, мы лишились некой социальной проприоцепции. Я ответил им, что денег у меня нет, они настаивали, но не угрожали откровенно; прежде чем я успел решить, чтó сделать или сказать, Алекс дала им пару долларов, и они исчезли.
Холодало. На востоке среди темных башен Финансового квартала мы увидели яркое сияние – казалось, в темноте светился глаз какого-то животного. Потом мы узнали, что это был инвестиционный банк «Голдман Сакс», появились фотографии, где он – одно из немногих освещенных зданий в панораме Нижнего Манхэттена. Я поместил этот образ на обложку своей книги – не той, о мошенничестве, что я подрядился писать, а той, что я написал вместо нее для вас, вам, – книги, балансирующей на грани вымысла и невымышленности. Банк, должно быть, располагал генераторами немыслимой мощности; или он имел особый доступ к некой тайной энергосистеме? Мы двигались то на юг, то на запад, и какое-то время тьма вокруг была кромешная; мне вспомнилась Марфа, здания казались постоянными инсталляциями в ночной пустыне. Я попробовал рассказать о своем ощущении Алекс, но мой голос на неосвещенной улице звучал странно – он был громким, привлекающим к нам внимание, хотя в звуках кругом недостатка не было: кто-то прибивал что-то молотком, пролетел невидимый вертолет, от большого грузовика поблизости донесся протяжный вой тормозов на высокой ноте, в котором было что-то подводное, что-то от пения китов. Когда мы повернули на Парк-плейс, неожиданно появилось такси; осязаемую пустоту на месте башен-близнецов теперь трудно было отграничить от невидимых зданий вокруг. У меня возникло ощущение, что, включись сейчас вдруг электричество, башни стояли бы на месте, чуть покачиваясь. Хотя я видел кого-то на заднем сиденье такси, кого-то, в ком мне почудилась личность, находящаяся по обе стороны поэмы, – дочь Бернарда и Натали, Лиза, Ари, – я попытался остановить машину; я слыхал, что таксисты сейчас подсаживают новых пассажиров, беря с них полную плату, пассажиров из других миров; но этот не остановился.
Я спросил Алекс, как она; она ответила – нормально, но я знал, что она устала и ей холодно. А предположим, она была бы на девятом месяце и я случайно ставлю ее в такое вот первобытное положение? Ты ни в какое положение меня не поставил, ответила она со смехом, когда я высказал ей это вслух. В ней развивалось маленькое млекопитающее – на этой неделе формировались вкусовые сосочки, зачатки зубов. Степень моего участия нам предстояло определить по ходу дела. Увидев магазинчик, тускло освещенный с помощью генератора, я вошел купить бутылку воды и пару батончиков гранолы, потому что мы с полудня ничего не ели. Внутри резко пахло гнилыми овощами, холодильники-витрины стояли пустые, но на полках кое-что оставалось; пол еще не высох. Питьевой воды видно не было, но когда я спросил, человек за прилавком достал большую бутылку. Я спросил сколько, и он ответил: десять долларов. Теперь я увидел и другие товары, которые он держал около себя за прилавком, точно сокровища, каковыми они и были: блоки батареек, фонарики, спички, батончики «Клиф», растворимый кофе. Я поинтересовался ценой каждого по очереди, и всякий раз он, усмехаясь, говорил: десять долларов. За несколько миль отсюда все это стоило не больше, чем до урагана; во тьме цены растут как на дрожжах. На слабеющую валюту я купил воду и батончик «Луна» для Алекс, и мы двинулись дальше.