— Ровер… — Его имя сорвалось с губ непроизвольно… Мне хотелось произносить его вновь и вновь, дышать этим именем, обернуться им, точно в кокон. Мой спасительный барьер от тошной и гнилой жизни за пределами этой комнаты. Где все меня ненавидят, а я — их в отместку. Где далеко позади остался ненавистный Вымпел и само имя Леси Виноградовой. Где Максим и Андрейка стали размытыми, точно сон, после того, как я уговорила мать внушить им оплакать меня и жить дальше, словно автокатастрофа, действительно, произошла со мной. Я хотела исчезнуть для мира, чтобы лишь он знал, что я существую. Я большего и не просила, этого и так слишком много.
— Монолог, Лэйси. — Мягко, но требовательно напомнил он.
Высвободив руки и опустив ладони на гладкий, скрипящий паркет, заправив выбившуюся из прически прядь волос, я слушаюсь беспрекословно приказа его завораживающего голоса.
— Кто мы есть в этом мире?.. Зачем живем?.. Коль со щитом не выйти в истеченьи срока, только лишь ведь на щите. А смерть настигнет каждого, и победителем не выйдет из лап ее ни трус, ни храбрый, ни глупец. Богатый али бедный, сгинешь, не поднимешь головы. Перед лицом зияющего мрака, пред ликом бездны роковой, мы все ничтожны, и никчемны, и слабы. Так разве ли не проще, откинув все сомненья, в час буйный иже роковой нам встретить бездну добровольно, свершив шаг в пропасть в темный час, чтоб знать, что старая с косою не властна лишь хотя бы в том… КОГДА скосить ей жизнь, а не скосить ли в принципе вообще…
На самом деле, как бы ни казалось, что монолог принадлежит эдакому погрязшему в противоречиях герою Шекспира, на самом деле, это предсмертный бред умирающей от передозировки наркоманки, которая настолько сходит с ума, что в блаженной обдолбанке выходит в окно, чтобы пытаться взять контроль над собственной смертью. Что ни говори, а моего гения всегда трогали острые и мрачные социальные темы… Болезнь, любовь, смерть, зависимость… Какой ему покажется моя?..
— Уже лучше. — Тихо проговорил он… — Давай в этой же комнате. Через неделю, хорошо?.. Повтори диалоги с Клер и Роем. Они еще прихрамывают. Твоя Кларисса получит приз зрительских симпатий, я тебе обещаю…
— Если ее готовил к выступлению сам Ровер Ройс, никто этому не удивится. Вы сами не до конца осознаете свою гениальность. — Инстинктивное сокращение расстояния. Как-будто кто-то сильный и неведомый берет меня сверху за нити ДНК, точно марионетку, и резким рывком придвигает к нему вплотную. Химия берет свое. Я вся состою из воспаленного желания, и я не в силах себя сдерживать. Он же просто меня уничтожил. Понимает ли он?.. Не ради семьи. Не ради сына бьется мое сердце, а ради этого короткого мига на полу в зале для репетиций, в котором я с силой удерживаю себя от того, чтобы не склонить голову ему на колени и не остаться в таком положении обездвиженной куклой, наблюдая, как века сменяют века, столетия, эпохи проходят мимо, а мой мастер рядом. Я хочу стать его тенью, раствориться в пустоте, словно меня не существует. Стать частью его и никогда не покидать его… Как мало нужно для счастья, но как и много. Я — худшая мать, я — бессовестная жена и бесчувственная дочь. Но как жрице мною провозглашенного Бога на Земле мне равных нет и не будет. Смертные никогда не поймут. Да им и не надо. Пусть заткнутся… Он смеется надо мной втайне, дразнит, видит, что я теряю рассудок и в самый нужный момент отклоняется. Я ведь его, как люблю, так и ненавижу. Столь же яростной силой — за то, что быть рядом мне позволено, а приблизиться - нет.
— В пять. Не опаздывай…
Он встает с пола, оправляет черный свитер под горло и покидает зал с победной улыбкой. Удобно ли иметь под рукой рыбку на крючке?.. Он ведь знает, что подобно собачонке на привязи, я буду здесь через неделю ровно в пять… И ни минутой позже…
***
— Что. Мы. Здесь. Делаем?.. Репетиции — шлак.
Я рисую пальцем буквы на паркете, пока Ройс удовлетворенно усмехается. — По правде говоря, я и сам скучаю, сидя здесь, и не до конца понимаю, зачем они нужны… Визажисты добавят эти черные синяки под глазами, небрежные тени над ними и бледность. А пока прогон диалога. Давай, Лэйси…
— Кто мы есть… — Договорить он мне не дает, запечатывая губы поцелуем, от которого дрожь и тремор акупунктурными линиями прорезают каждый нерв моего тела, и я начинаю дрожать, запуская руку в его светлые волосы, четко осознавая, чего желаю здесь и сейчас… Я смирюсь со злобой окружающего мира в мой адрес, если он позволит мне быть рядом. Со всем смирюсь… Нет ничего невозможного в это самое, пусть и короткое, мгновение.
Его правая рука еще крепко стискивает мою спину под блузкой, когда с пальца на пол падает мое обручальное кольцо, поганое кольцо Максима… Затем он отстраняется и смотрит на меня. — Я все о тебе знаю, Лэйси. Из твоих писем. Не делай удивленное лицо и не притворяйся, что не мечтала это испытать. Я хочу, чтобы ты расслабилась. Ты зажата. А Кларисса выходила в окно в состоянии ощущения блаженства и дереализации. Нам нужно другое настроение…
Тяжело дыша и заглядывая ему в глаза, шепчу одними лишь губами. — Я все еще напряжена и зажата…
— Не играй со мной. — Он усмехается и дает понять, что и разговор, и репетиция на сегодня окончены.
Когда он уходит, я позволяю себе пнуть кольцо на полу так, чтобы оно покатилось в центр зала, а когда я выхожу прочь, в темноту неосвещенного коридора, кто-то сдавливает мою шею, намертво впечатывая меня в стену.
— Здравствуй, милая. Я скучал. — Голос Максима Астафьева больно бьет по венам. Мое проклятие меня нагнало…
***
— Максим.
— Леся… Сколько лжи и дешевого пафоса. Во-первых, качественно твоя мать не умеет врать. Во-вторых, слезливая история о катастрофе в тот момент, когда ты просто спала и видела, как сбежать от семьи и обязательств, совсем не увязывается. А найти тебя в сезон, когда Ройс снова участвует в постановке, как нечего делать. Я просто пришел сюда, ни на что не надеясь, и, надо же… Какой был поцелуй… Стоило ради этого мига всех нас лживо продать и предать? Сегодня день рождения у Андрюши. Ты вспомнила, мать?.. Или влезть в рот и в штаны к своей престарелой мечте вообще все перекрыло?.. Я из тебя дух выбью, клянусь. Ты едешь со мной. Домой, в Вымпел. Сдернуть тебя отсюда, сейчас, когда ты всеми фибрами почувствовала, что счастье, в принципе, не за горами, вполне справедливое наказание для подстилки Ройса. Лживой, ублюдочной подстилки, продажной дряни. Ты нас всех подставила за него. И куда это тебя привело? Никуда… А Андрея?.. Он оплакивает тебя по сей день, пока ты шляешься и выдумываешь истории, инсценируя свою смерть. Таких матерей, как ты, на пику надо насаживать, чтобы не умирали, а страдали, пока их клюют вороны. У парня психика навеки подпорчена, Леся, а ведь он еще даже в школу пойти не успели. Кто мы для тебя — запасной вариант?..
— Я не вернусь домой никогда. Ты нашел меня, но не забрал, Максим. У меня выбора не было. Отец выдал меня, а сосватала мать. А мне как было ненавистно все, что с тобой связано, так и по сей день. Включая твоего сына. Вали без оглядки из Перта. Меня здесь все устраивает…
— Он же тебя использует, как хочет. — Неприятное лицо Максима вытянулось. — Думаешь, полюбит?.. Или визу тебе на постоянное проживание с гражданством оформит? Тогда ты — безнадежная идиотка. Его волнует только его постановка, а не ты.