— Ясно, товарищ старший политрук, — пробормотал я».
В целом можно говорить, что перед войной в сознании основной массы мужского населения 1919—1922 гг. рождения (а именно они приняли первый удар немецких войск) не было сформировано четкого образа врага. В этом плане бойцы и командиры Красной Армии безоговорочно уступали солдатам вермахта, руководствовавшихся простыми и ясными формулировками, как, например, приказ генерала Гепнера: «...борьба должна преследовать целью превратить в руины сегодняшнюю Россию, и поэтому она должна вестись с неслыханной жестокостью... Никакой пощады прежде всего представителям сегодняшней русской большевистской системы...» Здесь уместно привести слова Н.И. Обрыньбы: «Начало войны и подготовка людей к убийству, ожесточение — это перестройка всей психики человека, и происходит она мучительно и достаточно долго. Мы не были подготовлены к войне не столько технически, сколько морально, и для перевоспитания людей требовалось время. Это один из факторов, давших возможность немцам в первые дни войны ошеломить нашу армию». Требовалось научить людей ненавидеть. Ведь ненавидеть — это не значит сердиться и ругать, ненависть — это решимость вступить в борьбу. Когда человек находит свое личное место в схватке с врагом не только личным, а врагом твоего народа, твоей родины. Нужно сделать врага «плохим», потому что иначе воевать невозможно, поскольку убийство человека табуируется общепринятыми нормами человеческой морали, религиозной этики и здоровой психики. Однако врага нужно и можно убивать, потому что он как бы изначально выносится за рамки категорий, на которые эти нормы распространяются. В общественном сознании (в том числе и в массовом бытовом) враг наделяется свойствами, «противными человеческой натуре». Действительно отрицательные его качества гипертрофируются, а качествам, по обычным «мирным» меркам оцениваемым положительно, придается негативный смысл. При этом механизм конструирования образа врага, как правило, универсален: он направлен на обоснование своей правоты в войне (подчеркивание агрессивности противника, его жестокости, коварства и т.п.), а также собственного превосходства, которое должно стать основанием для победы над неприятелем. И то и другое достигается путем противопоставления своим собственным качествам, которые рассматриваются как позитивные ценности»
Отсутствие четко сформированного образа врага накладывалось в сознании людей на гипертрофированную уверенность в силе Красной Армии, которая врага разгромит: «малой кровью, могучим ударом». Основана такая уверенность была на грамотно построенной пропаганде успехов Красной Армии в локальных конфликтах и одновременном замалчивании неудач. Не говоря уже о том, что профессия военного к концу 30-х гг. была одной из самых престижных и высокооплачиваемых. Вспоминает М.Л. Сандлер: «Все солдаты были хорошо одеты, обуты в сапоги. Кормили в армии даже лучше, чем мы бы питались на «гражданке». Кашу с мясом ели каждый день, кроме так называемого «рыбного» дня. Солдатам выдавали махорку, платили жалованье, кажется — семь рублей в месяц. На эти деньги покупали зубной порошок, подворотнички, но папирос приобрести себе позволить не могли, поскольку пачка стоила 35 копеек. Я не помню, чтобы были разрешены денежные переводы из дома. Помкомвзвода получал 36 рублей в месяц, старшина-сверхсрочник имел зарплату чуть ли не 500 рублей + паек. Многие ребята стремились остаться в армии на сверхсрочную службу». А ведь в стране карточную систему распределения продовольствия отменили только в конце 30-х гг. Трудно было купить более или менее приличную одежду. Зимой люди носили «перелицованную», то есть переделанную из старой, еще дореволюционной, одежду, летом щеголяли в старой красноармейской форме или надевали полотняные брюки и парусиновые туфли. В городах жили
Берлин, 22 июня 1941 г. Через несколько минут немцы узнают о том, что началось вторжение в СССР.
скученно — по пятьдесят семей в бывших барских квартирах, а новое жилье почти не строилось. Вот что вспоминает ветеран ВОВ, житель города Тула Р.И. Жидков: «Я — обыкновенный, стандартный парень того времени. Любил технику и занимался в кружках: авиамодельном, радио. Тогда было так: чтобы поступить в кружок, надо было показать дневник. Плохо учишься — тебя не возьмут, или если двойку получил, гуляй, пока не исправишь.
В футбол играли «улица на улицу». Камера была. Каждый по неделе отвечал за мяч: чинил его — это очень ответственное занятие. Кожу надо шить, а если стянешь, то мяч огурцом будет, и ребята тебе морду набьют. Инвентаря не было. Продукты были — питались нормально.
Велосипед, карманные часы и сетевой приемник — вот предметы роскоши и зависти тех дней. В Туле на первом месте был велосипед.
Мужики ходили в цирк, на борьбу. Цирк в Туле еще Поддубный построил. На первые два отделения мастеровые, рабочие отдавали билеты нам, мальчишкам, и мы смотрели на выступления актеров и зверей, а перед третьим отделением, в котором должна была быть борьба, мы выходили на улицу и отдавали билеты.
Потом нас взяли в спортивное общество «Пищевик» в детскую футбольную команду. Одели — форма, гетры, бутсы. Играли уже на стадионе. Потом я попал в юношескую команду. У меня получалось по правому краю. Сдавали нормативы ГТО, БСО, ЮВСО (юный Ворошиловский стрелок) — это было развито».
В деревне жизнь была еще более тяжелой, хотя многие, в том числе и Д.Я. Булгаков, в то время житель Курской области, вспоминают, что перед войной стало немного полегче жить: «В 1937 г. был хороший урожай — на трудодень дали по 3 килограмма хлеба! Люди подкрепились. В 1938 г. урожай был послабее, но тоже ничего. В 1939 г. стали в магазины завозить побольше товаров. Что для меня тогда было лакомством? Белый хлеб! Булка, сахар, конфеты (леденцы-горошек)! Любая конфетка, булочка, пряник — это было для нас лакомство. Ждали, когда кто поедет в город, в райцентр, привезет гостинец. Были ли у меня часы, велосипед, патефон, радиоприемник? В 1941 г. брат приехал в отпуск и привез патефон. Это было что-то такое необыкновенное! Полсела приходило слушать! В селе патефон был богатством. Велосипед был у учителей, начальника почты и у детей директора школы. Кататься нам они не давали. Кое у кого были настенные ходики. Наручные часы только у интеллигенции: фельдшера, директора школы. У учителя были часы на цепочке».
Армия не только могла одеть, обуть и накормить еще не окрепших от голода начала 30-х мальчишек, но и дать новую специальность. Вспоминает ветеран войны А. С. Бурцев: «Каждый из нас мечтал служить в армии. Я помню, после трех лет службы из армии возвращались другими людьми. Уходил деревенский лопух, а возвращался грамотный, культурный человек, отлично одетый, в гимнастерке, в брюках, сапогах, физически окрепший. Он мог работать с техникой, руководить. Когда из армии приходил служивый, так их называли, вся деревня собиралась. Семья гордилась тем, что он служил в армии, что стал таким человеком. Вот что давала армия».
На фоне других военных особенно выделялись летчики и танкисты. Летчики носили униформу синего цвета, а танкисты серо-стального, так что их появление на улицах городов и поселков не оставалось незамеченным. Они выделялись не только красивой униформой, но и обилием орденов, в то время бывших огромной редкостью, потому что были активными участниками многих «малых войн», к которым СССР имел тайное или явное отношение.
Их прославляли в фильмах — таких, как «Горячие денечки», «Если завтра война», «Истребители», «Эскадрилья номер пять» и других. Романтичные образы танкистов и летчиков создавали такие суперзвезды советского кино, как Николай Крючков, Николай Симонов. Крючков в «Трактористах» играет демобилизовавшегося танкиста, для которого «на гражданке» открыты любые дороги. Ключевой момент фильма — рассказ его героя, Клима Ярко, колхозникам о скорости и мощи танков. Картина завершается сценой свадьбы танкиста и лучшей девушки колхоза. В финале вся свадьба поет популярнейшую песню тех времен: «Броня крепка, и танки наши быстры». «Горячие денечки» рассказывает о танковом экипаже, остановившемся для ремонта