Вот такой был вдумчивый пес Шарик. А вдумчивые псы, как, впрочем, и вдумчивые люди, редко живут спокойно. И вечно что-нибудь придумывают. И Шарик придумал. Придумал после того, как в гости к хозяину приехал его брат. Когда тот вошел во двор, хозяин выскочил из дому и начал его радостно обнимать и целовать. Потом они до темна сидели за столом под цветущими яблонями и долго-долго рассказывали друг другу о том, как им весело жилось в детстве, как они хулиганили, защищали друг друга от обидчиков, ловили рыбу в пруду и в речке, дергали за косички соседских девочек и пекли картошку в костре И как картошка всегда сгорала, и потому, кушая ее, они всегда вымазывались, как негритята...
Сытый Шарик (хозяин в честь брата сделал шашлык) лежал у них в ногах и слушал, слушал, и совсем не собачьи думы рождались в его голове.
"А вот если бы у меня был брат, как славно бы мы проводили время... - думал Шарик, сомлевший от полноты желудка. - Я бы рассказывал ему о том, как непросто днем и ночью охранять двор и дом, особенно в лютые холода, а он лежал бы рядом и когтями вычесывал бы из меня линялую шерсть... И еще бы я рассказал ему, как по-разному пахнут сумки людей, идущих с рынка мимо нашего забора. И познакомил бы с прохожими женщинами, которые угощают меня конфетками и булочками. И, может быть, даже с той, которая угощает сосисками..."
Короче, на следующий день Шарик принялся искать своих родственников. Сначала он пошел к старому коту Мотьке.
...Мотька появился в доме лет за десять до Шарика и потому вел себя по отношению к нему весьма презрительно. И частенько наш огромный черный пес, встретив его где-нибудь на тропинке, неожиданно для себя начинал изображать маленького, слепого еще щенка: припадал к земле и, смешно попискивая, полз к Мотьке... А тот брезгливо обходил собачатину и шел по своим делам. Однако довольно часто Шарик забывал об уважении к старшим, и загонял Мотьку на самую высокую яблоню.
Увидев Шарика, кот понял, что тому нужно (животные хорошо читают мысли друг друга по глазам, и потому не говорят). И ленивой походкой направился к миске Шарика, которую хозяйка только что наполнила мясными обрезками. Шарик хотел напомнить наглецу, что личная миска - это святое, и всяким котам есть из нее строго-настрого запрещено. Но сдержался - сведения о своей родословной сейчас ему были дороже жилистых мясных обрезков со жгучими синими печатями. А Мотьке синие санитарные печати тоже были не к чему - он уже сходил в гости к соседке-вдовушке и вдоволь наелся лежалой сметаной и сырными обрезками. Он просто решил покуражиться над простодушным псом. И заодно проверить на крепость его намерения. Не обращая внимания на напрягшегося от негодования пса, Мотька брезгливо покопался в миске, выискивая в ней кусочки мяса, достойные благородного кота. Не найдя таковых, напоказ огорченно помотал головой и пошел к столу под яблонями полежать на садовой скамейке. Шарик уселся рядом и стал ждать. Мотька, помолчав приличия ради, сообщил неторопливо:
- Мама твоя живет через двор от нас... В доме с блестящей крышей... Она очень даже простая дворняжка. Ты лай ее хорошо знаешь... А папуля был настоящей ирландской овчаркой с правительственных дач... Отдыхал там летом, потом в Москву уехал. Родных братьев у тебя было пятеро... Мы тебя взяли, потому что ты был самый большой и черный. И довольно умный для собаки. А куда подевались остальные, я не знаю...
Поняв, что из Мотьки больше ничего не вытянешь, Шарик ушел в конуру. Его порывало бежать к маме, но хозяев в доме не было, и он решил подождать их возвращения. Ждать ему было нетрудно. Он знал, что вечером хозяева будут доедать наваристый борщ с замечательной сахарной косточкой, которую можно будет отнести маме в подарок.
Когда миска, принимая в себя кость, загремела, Шарик проснулся. Побегав по двору и полаяв на прохожих ради спокойствия хозяев, он схватил кость в зубы и пошел к маме в гости. На соседнем дворе, отделявшем дом Шарика от дома его матери, сторожевых собак, к счастью, не было. Вернее, время от времени собаки появлялись (запах их до сих пор чувствовался), но все они, пожив с месячишко, легкомысленно убегали на рынок, изобиловавший дармовой едой.
...Нельзя сказать, что мама Шарика обрадовалась визиту сына. Как мы уже говорили, у собак есть родословные, но нет родственников. Но сахарная кость выглядела такой аппетитной, на ней было так мною хрящиков и даже мяса, что мама Шарика великодушно разрешила ему побыть немного у себя во дворе.
Шарик смотрел, как самозабвенно мама грызет кость, и думал, что он, наверное, был плохим сыном: не давал маме спать, беспокоил ее возней с братьями, может, даже выпивал слишком много молока или делал ее соскам больно. И поэтому мама разлюбила его...
Вновь почувствовав себя одиноким, он чуть не заплакал А мама, расправившись с мясом и хрящиками, подняла глаза на сына и поняла, почему он принес ей сахарную косточку.
"Понимаешь, - подумала она своему тридцать пятому сыну (она хорошо его помнила - он, большой, головастый в позапрошлом году родился первым), - понимаешь, сынок, человек нас придумал, вывел из волка для того, чтобы мы ему, и только ему служили, И любили только его. И он за тысячу тысяч лет изрядно преуспел в этом. И поэтому мы такие - как только становимся на ноги, забываем о своих родственниках и начинаем думать только о человеке, только о его пользе. И я такая, и все собаки такие, и, значит, и ты должен быть таким. А то хозяин выгонит тебя, и ты останешься наедине со злой улицей... А теперь иди, ты разве не чувствуешь, что твой хозяин вылил в твою миску скисшее молоко и удивляется, почему тебя нет?"
И, схватив кость, понесла ее закапывать под развесистым кустом черноплодной рябины. Но, пройдя несколько шагов, обернулась и сказала тридцать пятому своему сыну: "Твой брат живет на Береговой улице, в самом ее конце, над Клязьмой... Сходи к нему... Может быть, он такой же... такой же, как ты".
Береговая была далеко. Так далеко, что самовольно убежать туда Шарик не решился. Но иногда к Хозяину приходили гости, они ели шашлык, а потом шли на Клязьму купаться и брали с собой Шарика.
И Шарик стал ждать появления гостей. Они долго не появлялись, и Шарику пришлось придумывать много мыслей. Больше всего он думал о словах матери.
"Да, мы, собаки, призваны служить человеку, - размышлял он, лежа под верандой и рассматривая опадавший яблочный цвет. - Это наш долг и обязанность. Одни из нас охотятся с человеком, другие стерегут его добро, третьи дерутся для его удовольствия... Мы даже детей заводим не для себя, а для него. Но разве не может быть у собаки немного души? Разве не может ей нравится то, что не нужно человеку? Разве не может она быть чуточку свободной?