— Кукла не твоя, — рассердилась воспитатель и даже погрозила пальцем, прежде чем мягко улыбнулась. — Но ты молодец, что поняла важность ожидания. Можешь смотреть на часы и запоминать.
— Что запоминать? — утирая сопли кулачком, поинтересовалась малышка.
— Например, сколько в сутках часов. Ну-ка, сколько?
— Двадцать? — прозвучало неуверенное предположение.
— Нет, двадцать три. В сутках двадцать три часа и тридцать девять минут. Эх, ну когда же ты это запомнишь? Мария Кюри, право слово, лучше бы ты элементарное запоминала, а не про куклы думала.
Поучение прозвучало зря. Пытаясь выразить протест, девочка заплакала ещё горше и запричитала: «Куклу, куклу хочу». Её плач резал по моим нервам. Он заставил меня вспомнить, почему я по‑прежнему не сдаю свой генетический материал для восполнения популяции человечества. Я эгоист. Мне не только хочется растить своего ребёнка самому, так как я хочу прививать ему те качества, которые хочу видеть в нём я, а не общество. О нет, мне противна мысль, что для меня невозможно будет дать этому ребёнку всё, чего он или она только пожелают.
Ужас, ужас какие кощунственные мысли!
Я нервно провёл пятернёй по волосам и постарался понять, почему так и не вырос. Как так вышло, что остальные люди вокруг меня смогли перебороть своё эго, смогли отказаться не только от лишних, но даже от большинства личных вещей, а я нет. Неужели я настолько дикарь? Я первобытный человек?
— Мистер Альберт Эйнштейн?
Я поднял взгляд от земли и увидел, что слева от скамейки, на которой я расположился, теперь стоит мужчина. Воспитательница и дети куда-то ушли, а он вдруг появился. Ничем непримечательный тип. На нём была серая роба служащего порядка, но, судя по нашивкам, самого низшего уровня. На таких людей обычно внимания никто не обращал, а этот ещё и внешне оказался крайне неприятным на вид. Одутловатый какой-то, плешивый.
— Эм-м, идёт проверка покрытия скамеек на наличие вандальных надписей, и я мешаю? — предположил я, отчего мужчина подошёл ко мне.
— В таком случае, я не назвал бы вас по имени.
— О, так вы меня узнали? — приподнялись мои брови в удивлении, прежде чем рот озвучил самое важное: — Не знаю, где мы могли встречаться, но сейчас я не расположен к общению.
Если говорить начистоту, то «не был расположен к общению» я не только в настоящий момент, у меня в принципе не было друзей. С моими привычками подобная роскошь была недопустимой глупостью.
— Мы с вами ни разу не встречались лично, — между тем нахмурился незнакомец и даже презрительно фыркнул: — Пф-ф, да как вы ещё не кормите своим телом растения на грядках с такой-то внимательностью?
— Эм-м, простите, — оторопел я и оттого быстро заморгал. Зато голос незнакомца зазвучал жёстко и требовательно, хотя такой тон нисколько не соотносился с его неприятным внешним видом.
— Вы Альберт Эйнштейн номер семь тысяч пятьсот сорок один?
— Да, это моё имя.
Имя, которое мне никогда не нравилось. Я понимал, что требование называть детей именами известных личностей, отличная штука. Во всяком случае, мне не был знаком ни один человек, который в своё время не выяснил бы биографию своего тёзки или тёзки друзей. Это основательно способствовало сохранению и распространению знаний. Это должно было мотивировать людей становиться лучше. Но… практика доказывала, что теория не сработала так, как надо. Уже очень давно не происходило никаких значимых открытий, да и вообще достижений в науке не было. Мы просто жили или, вернее, выживали в чужом для себя мире. А потому представляться другим пародиям на гениев великим Альбертом Эйнштейном мне не нравилось. В конце концов, в его портрете я не видел ни одной примечательной черты, а ценил я только внешность. Из-за этой своей особенности мне всегда хотелось быть кем-то другим. Например, кем‑то вроде Николы Теслы.
— Я Никола Тесла номер девять тысяч ноль пять.
Моей зависти не было предела. Ну почему кому-то так везёт? Несправедливо до слёз!
— Я знаю, что вы недавно были у следователя, — продолжил между тем этот тип.
— И что? — нахмурился я.
— То, что мы ищем таких, как вы.
— Ну знаете, — достаточно громко возмутился я, но потом приглушил голос. Не очень‑то следовало распространяться, что я под подозрением службы порядка. — Я слышал про такие тайные сообщества. Слышал, что люди сами стремятся вершить правосудие, но прекращайте свои глупости, оставьте все разбирательства властям. И да, ко мне больше не подходите. Не смейте.
— Хм. Да, я из тайного сообщества, но не того…
— Оставьте меня в покое, — вставая с лавочки, я отступил на шаг назад от этого человека. — Меня отпустили, так как я ни в чём не виновен. Слышите, не виновен!