Налив себе в бокал ядовито-красного вишнёвого сока, я решил встать у барной стойки, Даша в этот момент общалась со своей сестрой, сидя за нашим столиком.
Петра Олеговича мы поздравили вместе с ней, презентовав ему картину, на которой он был запечатлён вместе со своей супругой. Картина была написана местным художником, и Пётр Олегович был приятно удивлён столь ярким подарком.
У барной стойки ко мне подошёл тучный мужчина в очках, которого ранее я где-то видел, но вот только где именно, я забыл.
– О, Вячеслав Игоревич, добрый день, – начал издалека коллега Петра Олеговича, – разрешите напомнить о себе, Тимошин Максим Степанович.
– О, товарищ вратарь, я вас уже и позабыл, давно не виделись, – одобрительно ответил я.
Тимошин Максим Степанович был тучным мужчиной с очень большим животом, которого капитан местной футбольной команды «Скорая» поставил защищать ворота. Работал Максим Степанович в городской больнице всю жизнь, попав в Ижевск сразу же после окончания Куйбышевского медицинского университета в 1986 году, первые полгода ему было очень сложно жить вдали от мамы, папы и, главное, бабушки, мужчина очень скучал по дому, так как за свои 23 года никуда из города Куйбышева, кроме как деревни, не уезжал.
– Ну-ну, – похлопывая себя по пузу, – мы ещё не раз и не два будем вытаскивать не берущиеся мячи, не переживайте. Вы знаете я к вам по какому поводу, у меня тут у родного брата проблема вышла. Взял кредит в Банке под залог квартиры на развитие своего бизнеса, и, я так понял, бизнес не пошёл в гору, есть какие-то варианты?
– Ну есть, но кредит рано или поздно придётся отдавать. Там только процесс на год растянуть, имею в виду судебный, можно будет. Может, он за год денег насобирает и вернёт?
– На год? Разве так можно, мне его жена вчера звонила, он в депрессию впал. То есть он год сможет спокойно работать и ничего не отдавать?
– Ну если всё грамотно сделать, то и больше года сможет не платить, ну а если я дело будут вести, так мы вообще через его банкротство сможем отбить нападки кредиторов.
– О, Вячеслав Игоревич, ну вы меня прямо спасаете. Он вчера мне звонил, плакал в трубку, поймите, брат – очень порядочный человек, я могу дать ему номер вашего телефона? – одобрительно потеребив моё плечо, спросил Максим Степанович.
– Конечно, пусть позвонит завтра в 09:00, хотя для вас я готов поговорить с ним и в 08:00.
– Благодарю, я ему сейчас отправлю ваши контакты.
Не намереваясь и дальше слушать восторженные отзывы о своей персоне, я отошёл от вратаря-хирурга чуть подальше, улучив момент, когда он начал копаться в своём телефоне. Отойдя подальше, я подошёл к сцене. Рядом со мной стояли какие-то ранее мне не знакомые люди. Дорогие костюмы, золотые перстни на безымянных пальцах, по всей видимости, это были очень серьёзные люди, которые что-то обсуждали, глядя на певицу, одетую в русскую национальную одежду.
Я прислушался и понял, что они вульгарно обсуждали её внешность, вернее нет, они обсуждали её стоимость.
Певица, между прочим, явно старалась и, мило улыбаясь, продолжала петь: «Калинка, малинка…».
Мужчины же продолжали делить «тушку» ещё не пойманного зверя.
– По-моему, она не похожа на содержанку, – ехидно утверждал один из них.
– Не-а, вылитая. Такой цена в 3 000 руб. за 1 час работы, я-то знаю. Ртом, думаю, хорошо работает, вон как раскрывает.
«М-да, – подумал я про себя, – вроде бы мы на таком великосветском мероприятии, и как бы крепостное право отменено в 1861 году, прошло уже более 150 лет, а тут два уважаемых гражданина делят «дичь» под аккомпанементы русской народной песни. Было бы интересно, если бы организатором этих торгов выступил я, наверное, неплохо бы заработал на рынке купли-продажи молодых девок, и похрен, что она чья-то дочь, жена, при Романовых, как известно, целыми семьями продавали, ой, вернее, в рабство сдавали, и ничего же, как-то жили. В церковь ходили и даже порой исповедовались, причащались там, говоря о грехах своих, а потом с новой недели продолжали грешить и перед воскресеньем опять в церковь бежали, так сказать, грехи замолить».
В моей голове тут же родилась картина торга: я в своём нынешнем смокинге, стоя за трибуной, обратив взор на певицу, одетую так же как и сейчас, но закрытую в прозрачную стеклянную клетку, дабы господа могли, так сказать, осмотреть товар и в профиль, и в анфас, и спереди, и сзади.
Первый мужчина в белом смокинге поднимает правую руку вверх, произнося:
– Один миллион рублей.
– Один миллион раз, два, и…
– Пять миллионов, – кричит в истерике второй мужчина, – пять, вы слышите все, пять миллионов, она моя? – продолжает он свою истеричную речь, чуть привстав с места.