Не понимаю, а как же то, что сказал доктор? Разве сына можно доставать из кувеза?
Медсестра помогает мне сесть на кровати и заверяет, что так надо. И я не спорю: очень хочу подержать малыша на руках.
Женщина аккуратно передает мне крохотный сверток и опускается рядом для подстраховки.
Руки слушаются ужасно, но я заставляю себя крепко и бережно прижать моего мальчика к груди. Трясущимися пальцами откидываю угол пеленки, закрывающую лицо крохи. Надо бы нам, наконец, познакомиться.
— Ну, здравствуй, Максим.
Смаргиваю слезы, фокусируясь на маленьком личике. Он спит.
Но почему он такой бледный? Малыш слишком маленький, наверное, не стоило его приносить.
Вскидываю непонимающий и обеспокоенный взгляд на медсестру, и она кивает, мол, все хорошо, не бойся.
Осторожно дотрагиваюсь до лобика и отдергиваю пальца. Холодный. Что-то не так.
От прикосновения сын открывает глаза, и я давлю крик ужаса, рвущийся изнутри. Радужки нет, глаза полностью белые.
Нечто, я больше не могу называть это сыном, куксится, приоткрывает рот и издает резкий звук, непохожий на детский плачь. Затем еще один протяжнее первого.
Холодный пот бежит по позвоночнику, и я резко сажусь на диване. Уснула. И что за ХРЕНЬ мне приснилась?
Если подсознание хотело мне что-то сказать, то очень хуевые у него намеки.
Обнимаю себя руками, подтягиваю колени к груди и кладу на них голову, отгоняя картинки из сновидения. Надеюсь, этот бред скоро забудется. Ведь все давно позади.
Вечер, когда выпившие кретины, решили, что украсть у отца ключи и немного покататься во дворах — это хорошая идея, а поиграть в мамкиного дристера — еще лучше, проносится в сознании стремительными кадрами.
Они разогнались по прямой и уже собирались навалить боком, как машину занесло. Не имея понятия, как вести себя с неуправляемым транспортом, водитель давил то на газ, то на тормоз и резко дергал руль.
Пока лежала в больнице со сломанной ногой, ушибом ребер, сотрясением и тянущей болью от кесарева, часто задавалась вопросами. Почему он свернул именно к нашему дому? Почему он просто не врезался в одну из припаркованных машин?
Я прекрасно понимаю, что думать так эгоистично. Но железо можно починить или заменить. А человеческое здоровье? Или жизнь?
У парней сработали подушки безопасности, отделались царапинами и ушибами. Я же захлебывалась отчаянием, волнуясь за сына, лежала в больнице, чувствуя бессилие.
Не верила добродушному седому доктору до тех пор, пока не взяла сына на руки.
Сейчас Максиму четыре года, он здоровый жизнерадостный ребенок, а не монстр с белесыми глазами.
Повторяю это раз за разом, что помогает унять дрожь во всем теле. Я просто соскучилась. В садике затеяли ремонт и деток распустили по домам на три недели. Мы с Максимом видимся только на выходных, остальное время он живет у мамы.
От резкого звонка в дверь я подскакиваю на диване как пружина. Звук из моего сна, вот что это было.
Бегу к двери, будто за мной черти гонятся. Потому что если сегодня услышу звонок еще раз, то свалюсь с инфарктом.
— Леша? — говорю удивленно, распахнув дверь. — Ты что здесь делаешь?
— Ты не готова.
На моем лице зажигается огромный вопросительный знак. Готова к чему?
— Ты же сама просила отвезти тебя к родителям.
Вот, блин! Сегодня же пятница. Кошмар выбил меня из колеи, совсем потерялась во времени и пространстве.
Бывший делает шаг и наклоняется чтобы меня поцеловать. Но я отступаю назад, включив дурочку, типа не поняла намерений, просто пропускаю в квартиру.
— Чай, кофе будешь? — спрашиваю, закрывая дверь.
— Я сам сделаю, пока ты переодеваешься. Или поедешь в этом? — скептический взгляд скользит по моему телу, задерживаясь на вырезе блузки.
Вспоминаю, что уснула сразу после работы и выгляжу скорее всего помятой. Но это же Сомов, чего мне стесняться. Он видел меня после аварии. Тогда я не только помятой была, но еще злая и нервная. И если бы не Варя и не Леля, взявшая отпуск, я бы свихнулась.
Быстро переодеваюсь в джинсы и тонкий свитер и возвращаюсь к Леше. Он уже заварил чай и пододвигает мне одну из чашек.
— Ты ужинала? — спрашивает он. — Можем заехать в ресторан.
Отрицательно мотаю головой.
— Нужно в магазин, забрать газонокосилку. Запоздалый подарок деду, — поясняю, взглянув на часы.
— Жаль. Павел в городе. Очень хочет с тобой познакомиться.
— Зачем?
Искренне недоумеваю. Столько раз слышу это предложение, столько раз и отказываюсь. Но Сомов продолжает настаивать, что порядком начинает раздражать.
Мы не встречаемся, друзья из нас так себе. Поэтому не понимаю, зачем мне влезать в его жизнь. Да я с Байдиным больше сдружилась. Его так потрясла авария, что он начал навещать меня в больнице. Рассказал о гибели мамы в ДТП, и что считал отца причастным. Отсюда и конфликт, и саботирование работы.
— Павел считает, что должен знать женщину, с которой я провожу время.
Стараюсь сдержать издевательский смех. Мы видимся раз в несколько месяцев. Пару раз переспали, когда сексуальное напряжение достигало такого пика, что ничего не помогало. Хотелось ответной ласки, объятий, поцелуев. Искать кого-то не было ни сил, ни времени, а Лешу я знаю давно, и он до сих пор ни с кем не встречается.
Да и что значит «должен знать»? Он же не отец.
— Поехали, а то магазин закроется, — перевожу тему и встаю.
— Тань, ты не сможешь вечно избегать этой встречи.
— Я просто не вижу смысла, — Леша помогает мне надеть куртку. — Мы не встречаемся, и я не обязана знать всех твоих друзей.
— Мы могли бы, — Сомов сжимает мои плечи и шепчет в макушку, — нам же хорошо вместе. Я познакомлюсь с Максимом ближе, он привыкнет ко мне.
Выворачиваюсь из объятий.
— Леш, это невозможно. Я больше не люблю тебя.
И сомнений целый ворох. Сейчас он заботливый, помогает что-то подремонтировать, если дядя Вова не может, зарабатывает хорошо.
Останется ли он таким, или снова сядет мне на шею? Двух детей я не потяну.
***
Иногда мне кажется, что я скучаю по Максиму больше, чем он по мне. Просидев со мной минут сорок, сын убежал к деду, который решил подремонтировать и за одно расширить курятник.
Я понимаю, что сын по большей части мешает, но дед не только не отпинывает правнука куда-нибудь поиграть, а наоборот дает посильные задания: что-то подать или принести. Еще я слышала, как дед объяснял различия саморезов: по дереву они или по металлу, каленые или нет.
Удивительно. Мой четырехлетний ребенок знает больше, чем Сомов знал в двадцать с лишним.
— Подсматриваешь? — весело спрашивает мама, кладя подбородок на мое плечо.
— Я так сильно скучала, а мне уделили меньше часа, — смеюсь я.
Да, мне немного обидно, но я прекрасно понимаю, что Максиму не хватает отца и поэтому он тянется к деду.
— Ему интереснее заниматься мальчуковыми делами, а не слушать бабские сплетни, — подтверждает мама мои выводы. — Тебя Алексей привез. Может, подумаешь о воссоединении семьи?
Я тяжело вздыхаю, подавляя вспыхнувшее раздражение, и иду включить чайник.
— Мам, я столько раз говорила, что этого не произойдет. Может хватит мне его сватать?
— Ну он же изменился, ты сама говорила.
— И никто не дает гарантии, что он не вернется к старому образу паразита, — выдыхаю раздражение сквозь сжатые зубы, не стоит срываться на маме, она говорит это из добрых побуждений. — Мам, я больше не люблю его.
— А кого ты любишь, Танюш? Неужели до сих пор вспоминаешь отца Максимки?
Я не говорила ей, что нашла Влада, и мы переписывались. И не знаю, что ответить ей сейчас. Того Влада, с которым я провела ночь, я вспоминаю с теплом. А тот урод, который облил меня помоями, причинил такую боль, что кажется мое сердце заледенело на веки и уже никогда не сможет довериться кому-либо.
— Ладно, — говорит мама, не дождавшись от меня ответа, — сдаюсь. Больше не буду никого сватать.