– Так может нам спеть? – предложил Пнагель Янгерстрем. – Споем, и что-нибудь случится.
– Что? – повернулся к нему Глефод. – Что должно случиться, друг мой? Разверзнутся небеса, и Господь явится нам на помощь? Народ Гураба одумается и выйдет единым фронтом на бой? Если у героев древности в такой ситуации что-то вышло – так это оттого, что они обладали чем-то, чего у нас нет. Дело не в легенде, с ней-то как раз все в порядке. Просто я взглянул на нашего врага по-настоящему. Взгляните и вы – кто противостоит нам? Могучая армия, к которой присоединились все лучшие люди нашего времени, и с ними мой отец, примыкающий только к сильным и справедливым. А мы, мы? Кучка неудачников в музейных обносках, и только. Ни силы, ни храбрости. А ведь одеться в эту рухлядь представлялось мне жестом символичным, красивым, значительным… Да нас даже не двести тридцать два, как в легенде, а больше! Боже, сколько чудесных и важных слов я произнес – и насколько мы не в силах им соответствовать!
Глефод поник головой, и в тот же миг сквозь тихий шелест ветра Когорта отчетливо услышала зубовный скрежет. Нет, то был не капитан, ибо яростью, горечью, гневом преисполнился вместо него другой – тот, кого слова однажды подняли на недосягаемую высоту, заставили бросить вызов поработителю и предложить все лучшее в себе – безвозмездно, от чистого сердца.
Погибни иллюзия – и ничего не осталось бы от Дромандуса, кроме маленького шпиона, жалкого неудачника, незадачливого карточного игрока.
Но что он мог сказать в поддержку сияющей выдумки? Лишь правду, разрушающую ее окончательно.
Чем мог он вдохнуть жизнь в Когорту, падшую духом? Лишь предательством, завещанным ему Конкидо.
Все смешалось на этом свете, когда Дромандус Дромандус вышел перед двумястами тридцатью двумя с намерением установить мир на своей точке опоры.
– Слова! – воскликнул, почти закричал он своим слабым голосом, – Слова, слова и слова! Такие большие и важные, такие глубокие и красивые! И так хочется на них равняться, а коли не выходит – так ты недостоин, вини одного себя! Как если бы существовала некая незыблемая правда, до которой никак не можешь дотянуться – и все потому, что слаб, глуп, ничтожен, а подрастешь – так планка поднимется, и все по новой! Хватит! – Дромандус затрясся и затопал ногами. – Хватит верить, что существует какая-то правда! Если бы она была, все делалось бы совсем иначе! Есть только вранье, одно вранье, и ничего больше!
Сказав так, он немедленно поведал Когорте и Глефоду лично правду о легенде и гимне, что вдохновляли и поддерживали их все это время.
Реакция была различная.
– Божечки, божечки, божечки! – заверещал Лавдак Мур. – Так мы действительно можем умереть? Я же обещал маме вернуться домой в девять!
– А я догадывался, – пожал плечами Хосе Варапанг. – Мне просто хотелось верить во что-то хорошее.
– И не скажешь, что гимн о шлюхах, – заметил Ян Вальран. – Благородное звучание, воинский мотив. Ты хорошо пел его, Аарван.
– Сколько сделано во имя лжи… – вздохнул Эрменрай Чус, вспомнив и шествие через плевки, и бой с батальоном Гирландайо, и тяжесть товарища, которого вынес из-под обстрела. – Но я отчего-то не жалею. А должен ли?
– Ну и что вы теперь будете делать? – продолжил Дромандус. – Все кончено, все вранье, все обмануло, все предало! А только все, что есть на свете, из вранья и делается, иначе никак! Сперва пустышка, форма, ничто, ничего не дает – а затем приходит кто-то и вкладывает в нее и кровь, и сердце, и ум, и уже получается что-то. И знаешь что, Глефод? – повернулся он к капитану. – В нашу пустышку я свою кровь вложу с радостью! Пусть она живет, потому что в ней я – не раб и не шпион, не трус и не ничтожество. Ты ведь сам показал мне это в дурацком стриптиз-клубе – показал, и я захотел отдать все! А теперь, теперь… Ты такой хороший и правильный, Глефод, такой честный, что просто зависть берет! Если хоть чуть-чуть не дотягиваешь до собственной выдумки, то сразу назад, в дерьмо и ничтожество, и сидеть там до скончания века! А я не хочу, слышишь – не хо-чу! Ты сперва дал мне подлинного меня, а теперь забираешь! Чем ты лучше своего отца, а? Мне ведь показывали твои секретные файлы, когда я шпионил для Конкидо. Я знаю, почему ты все это затеял! Знаю! Знаю! Знаю! Зна…
Дыхание иссякло, голос оборвался, Дромандус стоял перед Когортой, как сдутый воздушный шарик, и все нарастающий ветер теребил его редкие соломенные волосы. Сердца воинов замерли, когда Глефод подошел к поникшему предателю и положил ему руку на плечо.