Завоевав победу словом, Когорта похоронила ее делом. Это не противоречило природе Когорты, а было естественным продолжением ее сущности.
Все было так, как должно было быть. Оставался еще Щит в ящике у Дромандуса, и Глефод вспомнил о нем с быстротой человека, интуиция которого говорит: осталось недолго.
— Действуй, Дромандус, — уцепился капитан за последнюю возможность. — Пусть нас защищает твой Щит, с ним нам ничего не страшно.
Еще одна ложь упала в копилку, Дромандус открыл свой ящик, и все увидели странное устройство, в котором никто не заподозрил бы орудие спасения. И прежде чем кто-то успел усомниться, оно, это устройство, зашипело и выбросило в лицо Дромандусу целый сноп искр.
— Не сработало, — прошептал стоящий рядом с Глефодом Хосе Варапанг — а вслух сказал:
— Ничего, не расстраивайся. Если бы твой Щит работал, он бы обязательно всех нас спас.
Он думал так не один, то же Дромандусу сказали и остальные. Что-то случилось с ними после победы над Гирландайо, что-то, чего Глефод видеть не мог, ибо зрение его, окутанное покровом иллюзии, начало постепенно проясняться. Потерянный договор и сломанный Щит, две эти вещи, что Когорте казались не столь уж существенными, будто бы подломили ножки стула, на котором Глефод сидел все это время, и вот, упав на действительность и крепко ударившись о нее задом, он встряхнулся и увидел вещи такими, какие они есть.
Он увидел, что все это время был просто-напросто дураком, и люди, которых он увлек за собой, безвинно ответят за его дурачество. Он увидел, что поступок его был детским, безответственным и безумным, что он держался лишь на пылких и блестящих натяжках, на предположении, будто капитан Глефод есть нечто большее, чем он есть. Лгать не осталось сил, ему нужна была только правда, пусть даже и такая жалкая, какую в состоянии представить он сам.
И он увидел своего врага, эти могучие бесконечные ряды солдат с современным оружием и техникой, против которой бессильны любая храбрость и любые слова. И он почувствовал, что его охватывает холод, как если бы на него надвигалась великая глыба льда. Он подумал обо всем, кроме самого важного, он задумал дело, но КАК ЕГО ДЕЛАТЬ — это в голову ему не пришло.
И он увидел своих людей, эту Когорту Энтузиастов, в которой не было ничего от стройности настоящей когорты, и чей энтузиазм питался лишь уверенностью в том, что ничего плохого с ней не случится. Жалость охватила Глефода, он взглянул на их лица, некрасивые и неправильные, на костюмы, аляповатые и смешные. В бой шли одни дураки, потому что никто больше не идет в бой за любовью и точкой опоры, никто не ищет себя в месте, предназначенном для того, чтобы себя потерять.
Цветные лохмотья против униформы, мечи и копья против лазерных ружей, и крейсеров, и танков, и смерти, и логики, и всего, что только может быть.
Ложь против правды, а еще….
Яркое пятно перед лицом надвигающейся серой стены. Она раздавит его, это несомненно.
И Глефод покачнулся.
— Вот что, друзья, — сказал он. — Только что мне в голову пришла одна мысль.
— Какая? — воззрились на капитана двести тридцать две пары глаз.
— Для меня она очень неожиданная, — продолжил капитан, — да и вас, думаю, тоже обескуражит. Я понял вдруг, что мы не cможем победить. Это невозможно.
— П-почему? — воскликнул Най Аксхильд. — Мы же через столько п-п-п… Мы же столько всего сд-д-д… Д-да как же так, Глефод? Это п-потому, что нас — д-двести тридцать д-два, а их — в-в-вон сколько?
— Нет, дело не в количестве, — сказал Глефод. — Не помешало же оно воинам из легенды. Дело в том, что мы — не они. Мы недостойны победы. Я — недостоин. Если бы здесь стоял подлинный сын моего отца, усвоивший все его уроки — разве он испугался бы? А я боюсь — боюсь поражения, боюсь смерти. Хотя этого не видно, у меня трясутся поджилки, и по спине бежит пот. Я все это время врал себе, что могу стать великим человеком. И вы, вы тоже… Кто-нибудь скажет правду? Кто-нибудь скажет уже, что я привел вас на верную гибель? Что я только что упустил наш единственный — нет, наши единственные шансы на победу?
— Аарван, — сказал Хосе Варапанг. — Ты просто устал. Забудь про бумажку, забудь про Щит. Сейчас мы одолеем врага, отдохнем, и это пройдет.
— Да, Аарван, — сказал Теодор Боллинген. — Может быть, ты и усомнился, но мы-то сильны по-прежнему. У нас есть и отвага, и решимость, и связь с прошлым, и все остальное, о чем ты говорил. Все будет, как в твоей легенде, не волнуйся.