Я больше не видела тот мотоцикл, а вот автомобиль все еще позади нас.
Тогда: это кафе
Я не рассказывала про свою встречу с Мэлом никому – даже Эмили.
Чувствовала я себя по этому поводу очень неловко – так, как будто я сделала что-то плохое. Что-то такое, чего мне делать не следовало. Я с головой погрузилась в работу – в частности, продолжила заниматься теми девушками из Судана. Работа с беженцами быстро становилась главной сферой моих интересов. Мне раньше очень нравилось консультировать проблемные семейные пары, но в последнее время я к этому охладела, потому что их проблемы были уж слишком похожи на мои собственные и потому что мне было горестно смотреть на то, как над еще одним браком нависает угроза развала. Я осознавала, что эти чувства были, скорее всего, вызваны недавними событиями в моей собственной жизни, и я поговорила об этом с Бев – моим первым куратором и наставником. А еще я немного поговорила с ней о Сиде.
Однако я не была готова поглубже покопаться в своем собственном браке: моя душевная рана была все еще слишком свежей и болезненной. Я знала, что Бев захочется снова поговорить о моем отце, а я этого выдержать в данный момент не могла. «Позволь мне немного зализать свои раны», – сказала я. Она улыбнулась и ответила: «Когда будешь готова, Лори. Но не затягивай с этим». Мы обе знали: смысл ее слов заключается в том, что подобное затягивание может отрицательно сказаться на моей работе.
На следующий уикенд после моей злополучной встречи с Мэлом Сид отправился в Париж. Он не сказал мне зачем, но как-то вечером, везя Полли домой, я услышала, как очень жизнерадостный ди-джей на «Радио 1» сообщил слушателям, что Джоли дает концерт в Версале. Содрогнувшись, я поспешно переключила радиоприемник на какую-то другую – менее мучительную для меня – волну, вызвав громкие протесты со стороны дочери.
В субботу утром мы с Полли пошли собирать конские каштаны в парке, и я изо всех сил попыталась «жить текущим моментом». Я попыталась, но у меня ничего не получилось. Я попыталась не думать о своем примирении с Сидом в прошлом году, о целом уикенде, который мы провели, занимаясь сексом, в самом шикарном номере люкс отеля «Георг V», после того как Чарльз Саатчи[22] купил его серию «Мадонна поедает Еву» то ли за миллион, то ли за целых три миллиона.
Правда заключалась в том, что Сид отдалялся от меня все быстрее с того момента, как достиг головокружительных высот, получив два года назад премию Тернера, хотя поначалу считалось, что шансов у него вообще нет, а потому его неожиданный успех вызвал большую шумиху в средствах массовой информации. Сид впал в такое замешательство, в каком я его еще никогда не видела, и стал еще более озлобленным и отрешенным, но я попросту не могла уделить ему все свое внимание: я погрузилась в хлопоты, связанные с пребыванием Полли в яслях. А еще я испытывала острую необходимость сосредоточиться на своей работе, раз уж у меня теперь появилось на нее время.
Однако, когда Сид хотел чего-либо и не получал желаемого, это всегда имело свои последствия. Он начал проводить ночи вне дома, где-то со своими приятелями, стал пить слишком много шотландского виски и курить слишком много сигарет. Его произведения, которые и без того были довольно жуткими, становились еще более пугающими. Его демоны преследовали его, хватая за пятки. Это особенно стало проявляться после того, как один из его братьев позвонил ему, узнав из выпуска новостей, что Сид получил премию Тернера. Формально брат стремился восстановить родственные отношения, но в действительности его привлекали заработанные Сидом деньги.
Ночью после этого звонка я обнаружила Сида на полу в комнате Полли возле изножья ее кровати: он спал, свернувшись калачиком. Я попыталась разбудить его. Он ударил меня в лицо. Я не думаю, что он хотел причинить мне боль (он ведь еще даже толком не проснулся и нанес удар, сам не осознавая, что делает), однако в результате этого на мою разбитую губу пришлось накладывать швы…
На следующий день Сид затеял грандиознейший скандал, обвинил меня в том, что я его не люблю, что я увлекаюсь другими мужчинами, что я занимаюсь только Полли и игнорирую его. Все эти заявления были спровоцированы его собственным чувством вины. Он исчез куда-то на полночи, пришел домой лишь к рассвету, когда мы уже давно спали, упаковал какие-то вещи в сумку и отправился в Париж на открытие своей выставки в художественной галерее «Ивон Ламбер».
«Вам без меня лучше», – написал он лишь одну фразу в оставленной записке.
Я не знала, что делать. Я переживала за него, но при этом очень рассердилась. Он вел себя как ребенок. Впрочем, как мне стало понятно в ходе нашей совместной жизни, он и в самом деле был ребенком. Он все еще оставался в детстве.