— Засоси-ка это, тфук!
В голову я не целился. Сорвавшаяся с конца ствола ракета влетела точно в пустующую ячейку наплечной пусковой установки робота. Один маленький взрыв (хоть он и не маленький сам по себе) заставил невыпущенные боеголовки сдетонировать. От шагающего танка остались только ноги да поворотная платформа, на которой раньше был торс, а уж его-то раскидало кусками по ближайшим ста танам. Не завидую пилоту. Хотя, за удачный выстрел я тоже поплатился: мощнейшая ударная волна киданула меня назад, с силой приложив спиной к стенке траншеи. Даже боевому клону, чей скелет значительно прочнее, чем у живорождённых, такой удар мог бы сломать позвоночник. Меня же спас только надетый бронежилет. По хребту словно пустили сильный ток, меня всего скрючило, и ноги отказали. На несколько секунд, не навсегда, слава Какой-Нибудь Высшей Силе. Отлипнув от стенки окопа, я упал на четвереньки и с трудом заставил себя подняться. Собственно, и не поднялся — меня схватила за руку Эришкигал.
— Чего разлеглись, декурион? Подъём, подъём!
Ценой жизней Дракулы и Чака мы остановили лишь одного «Вервольфа», а их плетётся ещё одиннадцать. Пехота же вообще пока не планирует кончаться. Пространство между лесом и нашими окопами покрыто доброй сотней немецких трупов, но живых-то раза в четыре больше, а из-за деревьев подтягиваются новые. Где-то обильно дымятся чернеющие кучи металлолома — всё, что осталось от танков, но уцелевшие накрывают некрианские позиции снарядами раз за разом, превращая почву в изорванную губку, глотающую кровь убитых — зелёную, густую и прохладную кровь салеу и тёплую, более жидкую красную кровь землян. Откуда-то со стороны северного горизонта загремели далёкие артиллерийские батареи — и это вдобавок к обстрелу из танков. Несмолкаемый грохот бесконечных взрывов и кидающие из стороны в сторону ударные волны сводят с ума; здесь и моего спокойствия не хватит. Я уже ничего не воспринимаю адекватно, иступлённо мечусь, как угорелая сучка, туда-сюда то с одним поручением, то с другим. Это как кошмарный сон, от которого невозможно пробудиться. Минуту назад я отстреливал немецкую пехоту, не забывая наклоняться к мёртвым легионерам за патронами — мои-то давно кончились; затем меня с остатками отряда отправляют подбить танк на другой стороне поля боя, а в итоге мы оказываемся втянутыми в жуткую рукопашную мясорубку... Нет, нас там не было — там были наши тела, управляемые каким-то стадным инстинктом, выработанным специально для боёв, чем-то вроде коллективного разума. Клянусь, я видел глазами каждого своего подчинённого, думал за каждого из них, при этом не будучи собой — мой разум тоже разделился меж головами моих солдат. Клоны могут по-разному думать, по-разному относиться к одним и тем же вещам и поступкам, но уж в бою-то — в родной для них стихии, без которой их незачем было бы создавать — они словно теряют индивидуальный разум. Их сознания сливаются в одно, коллективное, способное на чудеса. Возможно, в такие моменты у клонов пробуждаются телепатические способности, из-за чего они могут взаимодействовать друг с другом, не произнося ни слова, предугадывать действия товарищей и противников, а значит, усиливать свои атаки и защищаться от вражеских ударов ещё до того, как враг подумает их нанести. Может быть, это охотничьи гены клути, вложенные в нас, пробуждаются, и мы начинаем ощущать себя частью стаи, материальными конечностями нематериального общего разума, всевидящего и всезнающего... Я не знаю, чем объяснить такое слияние — крепчайшее слияние, на которое способны живые существа, но это прекрасно. Мне нравится сражаться. Я не берсерк, я не маньяк, убивающих тех, кого дозволено, я не фанатичный слуга Дараш, кидающийся в бой ради того, чтобы Мать Войн была довольна. Мне вовсе не нравится убивать без причины, я осознаю, что от моих действий гибнут и испытывают боль живые и, мало того, разумные существа, пусть и пытающиеся меня убить... Но битва доставляет мне наслаждение. Не кровь, бьющая в лицо фонтанами из обрубков шей, не то, как клинки и пули уродуют плоть, не то, как вязнут ноги в выпущенных кишках, и вовсе не вонь горелого мяса, слезающего с костей от жара огнемётов. Мне доставляет наслаждение сама энергия битвы, витающая в воздухе чистая коллективная ярость и жажда выжить. Я пишу ранами по телам, как художник пишет по холсту. Нет, я и есть художник, но на моей палитре только цвета вражеской крови. И, будучи художником, я испытываю удовольствие от самого процесса, а то, что получается в итоге, просто результат и оценка моей работы, которой можно наслаждаться потом сколько угодно. Возможно, опасность кажется мне лишь игрой, хоть я и осознаю, что в этой игре запасных жизней не будет. А потому никаких глупостей, никаких замешек — только хороший бой.