— Тебе не остановить нас! — с непередаваемой злобой закричал карлик.
— Посмотрим! — ответила Кинсли и решительно двинулась на мрачных рыцарей. Савьера не верил своим глазам. Рыцари начали. отступать назад. Они вели себя так, словно испугались Кинсли.
— Что, чёрт побери, происходит? — пробормотал Савьера, наблюдая за Кинсли. Она двигалась на отступающих рыцарей. Внезапно всё изменилось. Рыцари остановились и, снова подняв мечи, двинулись на Кинсли. Кинсли остановилась и бросила презрительный взгляд на карлика. А в следующее мгновение обернулась к озеру и начала быстро вращать руками. В такт её движениям вода в озере. начала бурлить. Над озером начал подниматься водяной вихрь. Вихрь, кружась во все стороны, приблизился к берегу. Миллионы капель воды обрушились на Кинсли. Её тело мгновенно начало меняться. Она стало покрываться. белыми доспехами. Через несколько мгновений вместо Кинсли. стоял рыцарь, с ног до головы. облачённый в белые доспехи. Водяной вихрь начала кружиться всё сильнее и сильнее. Савьера, все агенты, сектанты. стояли буквально окаменевшие. Они, не мигая, смотрели то на белого рыцаря, то на водный вихрь. Через мгновение все увидели непередаваемое по красоте…зрелище. Водный вихрь начал принимать форму…коня. Через мгновение раздалось громкое ржание. На берег выскочил белоснежный конь в рыцарском облачении. Конь подскочил к белому рыцарю. Тот одним махом взлетел в седло. Вслед за этим зрелищем последовало. другое. Одновременно свечи, которые держали в руках сектанты, дрогнули. Пламя от всех свечей отделилось и поднялось в воздух, превращаясь в огненный меч. Огненный меч поплыл по воздуху и опустился в руку белого рыцаря. Конь взвился на дыбы, белый рыцарь привстал в стременах и, поднимая огненный меч, издал громоподобный крик:
— В Ад!
В следующее мгновение белый рыцарь обрушился на чёрных. Его атака произвела ужасающее опустошение в их рядах. Огненный меч обрушивался на одного мрачного рыцаря за другим. Раздавались такие ужасающие вопли, что люди закрывали уши руками. А белый рыцарь, подобно разгневанному ангелу, уничтожал армию зла. Тела в чёрных доспехах взлетали вверх и тут же рассыпались в прах. Через несколько мгновений, вместо рыцарей. на земле лежала груда обгоревшего пепла. Белый рыцарь повернул коня и двинулся на застывшего карлика. Тот хрипло засмеялся и тут же издал утробный звук. Звук был тягучий и не прекращался долгое время. Рядом с первым карликом возник второй, потом третий, потом четвёртый и пятый. Они все вместе начали быстро водить руками. Перед ними возникла огненная надпись. И эта надпись ринулась на белого рыцаря. Она стала кружить возле него. В такт этим движениям появилась вода. Она начала выплёскиваться целыми потоками. Лошадь исчезла. Доспехи тоже исчезли. На песке осталась только прежняя. Кинсли.
— В следующий раз мы тебя уничтожим! — одновременно закричали карлики и один за другим начали исчезать. Вскоре исчезла и надпись. Ещё очень долго все смотрели на Кинсли. Во взглядах людей отражалось. потрясение, удивление, изумление, радость. трепетное благоговение. Савьера подошёл к Кинсли и, окидывая её очень странным взглядом, произнёс:
— Я ничего не буду спрашивать. Ничего. Никогда. Я всё понимаю. Это нечто такое, что. слушай, как ты это сделала?
Глава 20
Боуд который час предавался размышлениям. Они помогали ему коротать время до встречи с профессором Коэл. Она должна была появиться с минуты на минуту. Боуд очень многого ждал от этой встречи. Он надеялся, что свиток, найденный в келье «пяти святых сестёр» ответит на главный вопрос. Или поможет понять, что скрывается за таинственной надписью в зале святилища.
— Энн! — Боуд вскочил с места, когда в кабинете появилась профессор Коэл. Она выглядела донельзя довольной и сразу выпалила:
— Джеймс. Можно с уверенностью говорить о том, что мы приоткрыли завесу двух тысячелетней тайны. Уму непостижимо, но это действительно так. Правда,
— добавила профессор, — её не следует разглашать. Верующие могут обрушиться на нас, предать нас анафеме, как говорили в старое доброе время, узнав о содержании этого документа.
— Мне дела нет до всего этого, — с явным нетерпением ответил Боуд, — я только хочу знать, поможет ли это нашим поискам, — он указал на бумагу, которую держала в руках профессор. Это был дословный перевод свитка, найденного в келье «пяти святых сестёр».
— Судить тебе, Джеймс!
Профессор Коэл села напротив Боуда и, положив перед собой исписанную бумага, начала читать.
«Я Иуда из рода Искариота. Я долго блуждал во тьме, но встреча с учителем указала мне свет. Бросив всё, я отправился с ним странствовать. Нас встречали с уважением и почётом. повсеместно. Учитель был добр ко всем и нас учил этой удивительной доброте. Однако я начал замечать, что день ото дня он становится печальнее. Едва я собирался спросить его о причине грусти, как он сам призвал меня к себе. Мне никогда не забыть тот день. Мы с ним уединились в тени деревьев. Он лежал и смотрел на окружающий нас мир так, словно прощался с ним навсегда. Потом учитель посмотрел на меня. Он смотрел очень долго. Я молчал в ожидании, когда заговорит он. Но прежде, чем заговорить со мной, учитель протянул мне свиток. Я молча принял его, ожидая дальнейших слов.
— Это послание отца моего, — сказал мне учитель. Ты, Иуда, избран мной, как тот, чей род будет хранить эту послание. Береги его пуще жизни своей, ибо в нём. жизнь рода человеческого. Не узрев это послание, род человеческий погибнет. Береги, накажи детям своим беречь. Передавайте его от отца или матери, к сыну или дочери, пока не наступит назначенное отцом моим. время узреть его роду человеческому.
В ответ на слова учителя я лишь молча склонил голову в знак того, что сказанное им. будет исполнено.
— Иуда, — продолжал говорить мне учитель, — зло вокруг нас. Страдания людей безмерны. Мне надлежит принять на себя страдания рода человеческого. И ты будешь тем, кто поможет мне.
Я спросил у учителя: «Что я должен сделать?»
Ответ учителя заставил меня похолодеть от ужаса. Он призывал. предать его. Я сделал бы всё, что угодно для учителя, но. предать не мог. Я отказался. И тогда учитель сказал мне:
— Иуда, твой род станет хранителем послания отца моего. Ты должен предать меня, ибо только так зло не узреет истину.
Учитель ушёл, оставив меня в глубоких раздумьях. Я не мог примириться с мыслью о предательстве. Но не смел противиться воле учителя. В тот же день состоялась вечеря. Учитель был со всеми нами. Во время вечери, он громко сказал:
— Не успеет взойти солнце, как один из вас предаст меня! Я слышал, как все подходили к учителю и спрашивали: — Не я ли, учитель? Когда настала моя очередь, я подошёл к учителю и произнёс те же слова. В тот страшный для меня миг я был уверен, что никогда не смогу выполнить волю учителя. Учитель знал мои мысли, поэтому единственному из всех сказал: — Делай то, что делаешь!
Я выполнил волю учителя. На следующее утро я покинул город. И лишь потом, много лет спустя, женившись, я узнал, что все считают меня умершим. Имя моё произносилось не иначе, как с омерзением. Прощения, Господи, прощения! О прощении буду молить до последнего часа моего. Да пребудет с вами милость Отца небесного и Сына Божьего Иисуса Христа!»
Профессор Коэл оторвалась от чтения и, глядя на глубоко задумавшего Боуда, добавила: — В конце рукописи есть приписка. Она сделана кровью. Она звучит так:
— Да простит меня Господь, но я вынуждена отдать тайну рода моего в руки одного из моих убийц!
Боуд некоторое время осмысливал услышанное. Он заговорил через несколько минут после того, как закончила читать профессор Коэл.
— Понятно, — протянул Боуд, — женщина в гробу, где была найдена рукопись. Еврейка. Последняя из рода Искариотов. Она и передала послание Христа русскому роду. Что ж, теперь мы имеем полную картину произошедших событий. Мы можем отследить путь послания от первого до последнего дня. Остаётся два вопроса. Первый — кто перевёз эту женщину в монастырь и положил в гроб свиток. И второй — кто была вторая женщина. Хотя, — Боуд невесело посмотрел на профессора Коэл, — ответы на эти вопросы не дадут нам ничего. Ровным счётом ничего. Мы опять в тупике, из которого нет выхода. У нас больше не осталось ни одной ниточки. Похоже, надпись в святилище. останется неразгаданной. Чем это чревато, я даже думать не хочу.