Нельзя не отметить и еще одну интересную тенденцию – Запад не особо поддерживал стремление восточноевропейских стран к независимости и отказу от социалистической системы. Вроде бы удивительно – они семьдесят лет стремились к концу коммунизма и к концу СССР, а как пришло время, оказались против. Миттеран и Тэтчер одно время выступали и против сноса Берлинской стены, и против объединения Германии. Конечно, это можно списать на то, что все боялись возрождения ее мощи и стремления к мировому господству. Но в 1991 году президент США Джордж Буш уговаривал Украину не выходить из состава СССР. Как казалось, это грозило слишком большими проблемами – распад и неурядицы в ядерной державе, непонятно где и кому останутся ракеты, кто будет против кого и в какой степени и так далее. То есть политически Запад не был готов к концу советской системы и не был готов к распаду Советского Союза.
Но восточноевропейские элиты, взяв власть, сами и без их помощи начали работу по выработке стратегии создания новой системы. Они ошибались в частностях, иногда делали больно и себе, и обществу, но в целом они вывели верную стратегию и не ошиблись в выборе вектора развития. Нигде не было даже такой инфляции, как в России.
Может ли Восточная Европа служить примером для России?
• Нет – 44%
• Да – 28%
• Затрудняюсь ответить – 28%
По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob».
Лех Валенса говорил, что мы все с детства читали учебники, как от капитализма переходить к социализму, но ни в одном учебнике не писали, как перейти от социализма к капитализму. Неудивительно, что почти половина наших сограждан не хотят видеть в Восточной Европе не просто великую трансформацию, а великий урок для себя. Может быть, это наша внутренняя, осознанная или неосознанная великодержавная спесь: с какой стати мы будем смотреть на Польшу или другие небольшие страны, которые мы привыкли воспринимать в лучшем случае как «младших братьев»?
Нам удобнее себя сравнивать с Западной Европой, потому что она дает нам наслаждаться своей ролью великой державы, ведь мы сравниваем себя не с Нидерландами или Лихтенштейном, а с Великобританией, Францией или Германией, а чаще всего и вовсе с США. А кроме того, Западная Европа и Америка дают нам возможность верить в неизменность статус-кво. Потому что мы говорим: они шли к либеральной демократии триста-пятьсот лет, в США двести лет тому назад еще было рабство, а женщины право голоса получили только в середине XX века. И это дает нам возможность оправдаться в собственных глазах за свои неудачи.
А главный урок, который мы должны усвоить, заключается в том, что страны Центральной и Восточной Европы добились превращения плановой экономики в рыночную, не утратив при этом демократических преобразований. И мы начали с них, и шестую статью насчет монополии партии Горбачев отменил. Но они реформировали свои государства, а мы свое разрушили – это во-первых. Во-вторых, они понимали, что демократическая система – это не просто абстрактная ценность, эта ценность еще очень важна для экономики. И как яркий пример – политика Лешека Больцеровича в Польше, которую обычно называют шоковой терапией и которая вызывала сильное недовольство среди населения. Но демократическая система работала, и она привела к власти других людей, которые подправили ситуацию. Именно поэтому в Польше не было аналога нашего августа 1998 года.
В России же одна и та же сила, которая начала реформы в начале 90-х годов, в каком-то смысле правит и сейчас, не имея уже даже политической состязательности. У нас нет никаких способов для модификации политики, разве что уговаривать главу государства что-то делать. И это принципиально. Один из важнейших тезисов наших нынешних «государственников» состоит в том, что единственный способ эффективной экономической реформы – это авторитаризм. Нам всегда напоминают о Южной Корее 50–60-х годов, нынешнем Китае, Чили времен Пиночета и всегда сознательно забывают, замалчивают Восточную Европу, которой удалось совместить то, что у нас называют несовместимым – успешные демократические реформы с успешными рыночными. При этом и примеры с Южной Кореей и с Чили не слишком корректны, потому что экономический рост и определенное возрождение экономики там начались уже после того, как пошли перемены в системе.